— Что, покаяться решил? — час назад ехидно бросил он в трубку, вытирая свежевыбритое, благоухающее лосьоном лицо. — Ну, давай, кайся. Глядишь, в честь праздника тебя и помилую. Что? Лично хочешь. К ногам падать будешь? Ну, давай, заскакивай. Только учти, мне скоро выезжать. Так что скачи галопом. И долго слушать тебя все равно не буду. Не впечатлишь — получишь пинка под зад.
Что тут скажешь? Впечатлить родственничек, конечно, сумел. Когда дуло охотничьего карабина уперлось вышедшему за ворота Дмитрию Евгеньевичу под ребра, он возмущенно вскрикнул, но тут же осекся, увидев бледное, искаженное ненавистью лицо Николая. Усадив мэра на заднее сиденье своего внедорожника, Трошин стянул Миткевичу руки изолентой и отобрал у него мобильник.
— Ты чего ж творишь, Колюня? — прошипел мэр, как только «лендкрузер» тронулся с места. — Это ж статья. Ведь посадят тебя, милый мой.
— Тоже мне новость, — не оборачиваясь, отозвался Трошин, — что посадят, это я со вчерашнего дня и без тебя знаю.
— А ты что ж, Коленька, — ставшим вдруг ласковым голосом поинтересовался мэр, — вчера еще что-то наворотил?
— Не о том суетишься.
Трошин ответил совершенно непонятно, но от его слов Дмитрию Евгеньевичу стало не по себе. Он несколько раз дернулся, пытаясь разорвать стягивающую запястья ленту, затем, поняв тщетность своих попыток, затих, решив не тратить понапрасну силы.
И вот теперь они оба стояли в холле второго этажа «Восточного», глядя сквозь панорамное окно на черную ленту магистрали, находящуюся всего в нескольких десятках метров от них.
— Как иногда все интересно поворачивается, — в отличие о Миткевича Николай курил неторопливо, делая между затяжками долгие паузы, — думаешь, вот он, шанс тебе в жизни выпал. Хватаешься за него обеими руками. За пазуху прячешь, чтоб никто не отнял. Трясешься над ним днем и ночью, а потом достанешь его, присмотришься. Это ж и не шанс вовсе, наоборот совсем. Как там у пиратов раньше говорили, черная метка? Верно?
— Коленька, я ведь про пиратов совсем ничего не знаю. — Голос Миткевича дрожал, а глаза по десятому кругу обшаривали помещение в поисках чего-нибудь, что можно было использовать для защиты. В одном из углов комнаты стоял оставленный рабочими тяжелый лом, но, как назло, путь в этот угол преграждала высокая фигура Трошина. — Отпусти меня, Коля. Мы ведь родня с тобой как-никак, должны понимать друг друга.
— Нет, — выбросив сигарету, Николай задумчиво покачал головой, — не может быть, чтоб ты да про пиратов не знал ничего. Ты ведь у нас еще тот корсар. Со всех проходящих кораблей свою долю щиплешь.
— Так ведь на дно не пускаю, — жалобно отозвался Дмитрий Евгеньевич. — А это ж разве пиратство?
— Это получается, я один у тебя такой чести удостоился? — Трошин недобро усмехнулся и, заметив направление взгляда своего пленника, обернулся. — Что, ломик присмотрел? Молодец! Как раз для тебя он тут и стоит.
— Для меня? Зачем для меня? — в ужасе пролепетал Миткевич, глядя, как Николай с легкостью подхватывает одной рукой тяжелый лом, а другой кладет карабин на подоконник.
Дмитрий Евгеньевич попятился, но, сделав всего несколько шагов, уперся спиной в стену. Руки у него были свободны, их Николай развязал, как только они приехали в мотель, но не могло быть и речи, чтобы попытаться оказать сопротивление противнику значительно более молодому, сильному, а заодно еще и вооруженному полутораметровым куском железа.
— Не надо, Коля, — прошептал Миткевич, вжимаясь лопатками в равнодушный бетон.
— Не надо, Коля, — передразнил его Трошин, делая шаг вперед. — А ты себе не пробовал говорить это «не надо», когда я кредит брал?
Николай перехватил лом поудобнее.
— А когда я дом закладывал?
Трошин сделал еще шаг и оказался на удобном для удара расстоянии от Миткевича.
— Я же не хотел. — Дмитрий Евгеньевич с ужасом увидел, как черный стальной стержень взмывает под потолок в убийственном замахе, и, зажмурившись, отчаянно выкрикнул так громко, как он еще мог: — Я не хотел!
— Да ладно, — зло усмехнулся Николай.
Лом стремительно мелькнул в воздухе, и дикий, полный ужаса и одновременно надежды на спасение крик оборвался.
* * *
Первым, поблескивая огнями на крыше, шел патрульный «форд-фокус», за ним, уместившись втроем в двух полосах шоссе, ехали три черных «лендкрузера» с губернатором и его окружением. На переднем сиденье губернаторского внедорожника рядом с водителем сидел заместитель Миткевича, уже вполне освоившийся за последние полчаса и бойко повествующий Сергиевичу о достижениях района и его личном вкладе в эти невероятные достижения. Соблюдая уважительную дистанцию, метрах в пятидесяти от черных внедорожников, тяжело ревя моторами, двигалась колонна строительной техники. Человеческая фигура, неуклюже перевалившаяся через полосу отбойника, появилась на шоссе в тот самый момент, когда мимо проезжал полицейский «форд». Сидевший за рулем лейтенант с силой утопил в пол педаль тормоза. Колеса автомобиля пронзительно взвизгнули, и, преодолев, как это и положено при скорости шестьдесят километров в час, около тридцати метров, «фокус» остановился. Водители двух «лендкрузеров» попытались маневрировать. Один из них протиснулся слева от патрульной машины. Другой ухитрился пролезть справа, чуть не ободрав борт об отбойник. Машине Сергиевича маневрировать было некуда. Скрип тормозов и скрежет сработавших электронных систем заставили пассажиров экстренно тормозящего внедорожника зажмуриться, затем тяжелая машина замерла, но за долю секунды до того, как «лендкрузер» полностью остановился, послышался несильный глухой хлопок и короткий, емкий возглас водителя.
— Сбили? — прошептал первым открывший глаза заместитель главы районной администрации. — Неужто насмерть?
— Сейчас разберемся, — хмуро пообещал сидящий за рулем здоровяк, распахивая дверцу, — ежели живой, я этого мудака сам пришибу.
Пока водитель внедорожника, которому несколько мешал чрезмерно разросшийся за последние годы пивной живот, выбирался из салона, к лежащему на асфальте человеку уже подбежали полицейские. Приблизившись к мужчине, который пытался ухватиться за бампер стоявшей перед ним машины, чтобы подняться, они бесцеремонно ухватили его под руки и привели в вертикальное положение.
— Ты что, тварь, совсем укуренный? Куда прешь, не видишь?
Вопросы, как и оплеухи, посыпались на беднягу с обеих сторон. Втянув голову в плечи, он непонимающе смотрел на замершую перед ним внедорожную махину. Неожиданно в глазах его промелькнуло сначала узнавание, а потом удивление.
— Барышев?
Сидящий на пассажирском сиденье «лендкрузера» заместитель мэра вздрогнул. Голоса назвавшего его фамилию мужчины он не услышал, но и без этого в помятом, перепуганном, непонятно как оказавшемся на шоссе человеке он узнал своего непосредственного начальника — мэра Одинска Дмитрия Евгеньевича Миткевича.
* * *
