— Надо было ему просто фотографии на почту сбросить, — попытался оправдаться Лунин, — хотя бы разговаривать с ним не пришлось. Не узнал, и ладно.
— Ты что, на почту нельзя, — махнул рукой Хованский, — кто знает, куда это письмо попасть может. Потом скажут, что мы улики под дело подгоняем.
— Ну так он и разговор мог записать, — угрюмо пробормотал Илья.
— Да? — Хованский нахмурился. — В принципе, конечно, мог, только зачем ему это надо? А письмо — это штука ненадежная, мало ли, кто в чьей почте покопаться может. Так что все правильно сделали. Результат только неправильный получили.
Лицо генерала вновь стало недовольным.
— Пойду я, Илюша, а ты тут посиди, подумай над своими результатами.
Хованский двинулся к выходу из кабинета, а Лунин устало закрыл лицо руками. Хлопнула дверь, и через мгновение из коридора послышался возмущенный голос начальника управления:
— А мы чего тут все сидим такие красивые? Работать никто не пробовал? Кина ждем? Кина не будет!
Некоторое время из коридора еще доносился приглушенный шум, а затем стало тихо. Илья сидел, уткнувшись лицом в ладони, и думал. Он думал о времени, о том времени, которое оставалось. Времени этого было не так много, но, на взгляд Лунина, могло бы быть еще меньше. До конца рабочего дня надо было продержаться еще два часа, а до наступления нового года оставалось целых два дня.
Глава 7
Вторая половина января, по мнению Лунина, соответствовала некоему абсолютному нулю, ниже которого опуститься уже невозможно. Худшее время года. Мрачное, холодное и унылое. Люди вокруг напоминали медведей-шатунов, сдуру вылезших из берлоги в преддверии новогодних праздников, за несколько дней уничтоживших все запасы еды и спиртного и теперь слоняющихся кругами, не понимая, зачем их разбудили, ведь до весны, во всяком случае календарной, еще больше месяца, а до настоящей, с теплым ласковым солнцем, первыми проталинами и тихо журчащими под снегом ручьями, так и все два. Сам себя Илья тоже ощущал таким медведем, озлобленным, не понимающим, что и зачем он делает. Это ощущение особенно усилилось после разговора с Хованским. Сам генерал, очевидно, за время новогодних праздников выпивший в разы больше безболезненно переносимой организмом нормы и спевший не одну песню из тех, где рифмовались слова «родина» и «смородина», тоже выглядел неважно. Потягивая горячий чай с лимоном, Хованский негромко рассуждал посаженным голосом:
— Ну а как иначе, Илюша? Мы ведь как-то должны реагировать?
— Должны, — уныло согласился Лунин, он бы тоже не отказался от чая, но ему приходилось лишь выслушивать причмокивания, которыми Хованский сопровождал каждый сделанный им глоток.
— Вот видишь, — обрадовался Дмитрий Романович, — хорошо, что тебе долго разжевывать не надо. А то представь, придет наш потерпевший, опять шум поднимет, что ты ему сказать сможешь?
— А что, надо сказать что-то особенное? — удивился Илья.
— Не, особенное не надо, — поморщился Хованский, — ему вообще ничего говорить не надо, потому как после всей этой затеи с фотографиями он тебе уже верить не сможет. Так что не важно, что ты ему скажешь, тебе все равно сказать особо нечего. Но лучше будет, если это «особо нечего» ему скажет кто-то другой. Как ты считаешь?
Начальник управления хитро прищурился, давая возможность Лунину забить первый гвоздь в крышку своего же гроба. Илья вздохнул и что есть силы врезал молотком себе по пальцам.
— Наверное, вы правы, Дмитрий Романович.
— Наверное, — грустно согласился Хованский, смутно припоминающий, когда такое было, чтобы он вдруг оказался неправ в общении с подчиненными, — осталось только решить, Илюша, кому ты дело передать хочешь.
Лунин задумался. Больше всего он хотел выпить чаю с медом и лимоном, а еще лучше добавить туда граммов сто армянского коньяка, и сразу же завалиться спать, да так крепко и долго, чтобы, проснувшись, уже не увидеть вокруг себя ни этой унылой зимы, ни этого мрачного города, ни грустного лица Хованского.
— Там ведь, сам понимаешь, лавров особо не выхватишь, — продолжал рассуждать Дмитрий Романович, — тех подозреваемых, что у тебя были, не опознали. А других нет, и, я так понимаю, не предвидится. Так что человек, по сути, мужественно подставит плечи под твой висяк. Как думаешь, кто у нас самый широкоплечий?
— Ракитин, что ли? — неуверенно пробормотал Лунин.
— Точно, а я и забыл про него совсем, — Илье вдруг показалось, что Дмитрий Романович немного лукавит, — но раз ты Сережу предлагаешь, значит, так оно и будет. Видишь, — снисходительно усмехнулся Хованский, — все делаю, как ты пожелаешь. Так что без обид, ладненько?
— Разрешите идти? — Илья встал, неловко отодвинув покачнувшийся стул.
— Обиделся, значит, — растягивая гласные, констатировал Дмитрий Романович, — ну ничего, и это пройдет. Иди, Илюша, работай. Помнится, у тебя, кроме веретенниковского, других дел полно было.
Уже выходя из кабинета, Илья услышал, как Хованский крикнул ему вслед:
— И попроси Ракитина зайти ко мне, все равно мимо него пойдешь.
Сделав вид, что ничего не услышал, Лунин захлопнул за собой дверь.
* * *
Неделю спустя, зайдя в кабинет Ракитина, Лунин застал приятеля за увлекательным занятием: повесив на противоположной от себя стене мишень, капитан яростно метал в нее дротики, которые почему-то в большинстве своем от мишени отскакивали и падали на пол.
— Фигню какую-то посоветовали, только зря деньги потратил, — пожаловался Ракитин, — сказали, нервы хорошо успокаивает, ни черта подобного. Ты раз там стоишь, дротики подбери по-братски.
— Вот еще. — Лунин уселся на свободный стул. — Я подбирай, а ты кидать будешь.
— Ну и не надо.
Ракитин вышел из-за стола, собрал дротики и начал ожесточенно втыкать их в мишень.
— Говори тогда, чего притащился. Если что, кофе у меня нет, сахара тоже.
— Бедствуешь или на диету сел? — полюбопытствовал Илья.
— Бедствую, — сокрушенно вздохнул Ракитин, с силой пронзая мишень последним дротиком, — не представляешь, как.
— И как же? — Илье показалось, что приятель пронзил мишень насквозь и острие дротика вонзилось прямо в бетонную стену. — Кошелек потерял?
— Хуже, — мрачно отозвался Ракитин, — кошелек — это еще куда ни шло. Голову я потерял.
Он вернулся к своему рабочему месту и обессиленно рухнул в кресло.
— Ну а потом до кучи и кошелек.
— Влюбился, что ли? — предположил Лунин.
— Да вот, вляпался. — В голосе Ракитина звучало искреннее удивление человека, не понимающего, как с ним могла приключиться такая глупость. — Перед Новым годом приятель меня один из УВД позвал посидеть в компании. В основном, конечно, опера были, ну и так, несколько человек кто откуда. Вот и познакомился с Ирочкой. — Серегины глаза на мгновение блеснули. — Я тебе скажу, хороша! Реально хороша. В областном управлении в архиве сидит бумажки перебирает. Но фигура — это бомба, поверь мне.
