— Стакан я всегда хорошо вижу, — усмехнулся Хованский, — что с того?
— Жидкость в стакане желтая, — отозвался Лунин, — это не кола, не квас. Это лимонад.
— Знаешь, Лунин, — не выдержал полковник, — мне проще тебя в командировку услать, чем всю эту ахинею выслушивать. Теперь у нас кто убийца будет? Художник? Директор типографии?
Илья угрюмо молчал.
— Хочешь ехать? Поезжай. Три дня тебе надо? Пожалуйста! Можешь даже пять. А что касается твоего предложения по Ракитину, то оно, наверное, единственное, что я от тебя толкового сегодня услышал. Ракитина я вызову. Пусть, — Хованский сделал многозначительную паузу, — обживается.
Лунин аккуратно сложил в папку брошенные Хованским на стол листы бумаги.
— Я пойду, Дмитрий Романович?
— Иди, конечно, — саркастично усмехнулся полковник, — тебе ведь еще вещи надо собирать в дорогу.
Илья встал, не глядя на Хованского, взял со стола папку.
— Если я за ночь не передумаю, — уже более спокойным тоном заговорил Дмитрий Романович, — завтра получишь приказ о командировке. С местным управлением я свяжусь, предупрежу. Хотя, скажу честно, затея твоя бестолковая. Нахрапом ты там ничего не решишь, а значит, тебе ни три, ни пять дней погоду не сделают. А вот Ракитин за это время может случайно что-то здесь, по месту, и нарыть.
— Значит, он раскроет дело, — пожал плечами Лунин. — Это же хорошо?
Побагровевший Хованский широко открыл рот, очевидно испытывая одновременный недостаток словарного запаса и кислорода. Решив, что глупо тратить и то и другое на явно неадекватного подчиненного, он ткнул рукой в направлении двери и коротко скомандовал:
— Свободен.
После того как майор вышел, Хованский, вскочив из-за стола, долго слонялся по кабинету, делая семь шагов сначала в одну, затем в другую сторону. Однако это хождение не принесло ожидаемого облегчения, и полковник, предусмотрительно приказав Светочке никого не пускать к нему в кабинет, открыл шкаф, в котором у него было припасено несколько подаренных ему в разное время бутылок коньяка.
* * *
Лунин подъехал к ржавым железным воротам за полчаса до заката. До наступления сумерек оставалось совсем немного. С силой дернув толстую цепь с висящим на ней амбарным замком, Илья убедился в том, что и так было очевидно. Сквозь ворота на территорию заброшенной стройки попасть было невозможно. Высота забора и форма сотрудника следственного комитета выступали единым фронтом против одной только мысли о том, чтобы попробовать преодолеть покосившуюся бетонную конструкцию. Оставался только один вариант, но он, по мнению Лунина, был достаточно перспективным. Если есть забор, значит, где-то наверняка в нем найдется и дырка. Достаточный по размеру пролом в бетонной плите обнаружился метров через двести. Кто его сделал и, главное, каким способом сумел разворотить железобетонный монолит, установить уже не смог бы весь состав следственного комитета, даже если бы его лично возглавил грозный, никак не желающий уйти на заслуженную пенсию председатель. Пробравшись на территорию заброшенного долгостроя, Илья вернулся обратно к воротам и нашел место, где он прошлый раз останавливал свою машину. Да, это было именно здесь, не доезжая пары метров до огромной кучи щебня, успевшей зарасти высоким, в половину человеческого роста, бурьяном.
Шанс что-либо обнаружить сегодня, спустя уже несколько дней, был совсем невелик. Лунин закрыл глаза, пытаясь получше вспомнить события того холодного и дождливого дня, затем сделал небольшой шаг в сторону. Точно. Именно здесь. Он повернулся влево и сделал небольшой шажок, представляя, словно вновь выбирается из своего «форда». Потоки лившейся с неба воды были столь сильны, что он сразу же нажал кнопку на рукоятке зонта. Зонт мгновенно раскрылся, словно огромный розовый не боящийся холодного дождя цветок или, скорее, как удивительный гриб, своим ярким цветом и странными белыми пятнами сигнализирующий окружающим: «Не ешь меня!» В ту же секунду что-то маленькое и блестящее полетело в сторону. Лунин вновь зажмурился. Это что-то несомненно полетело вперед и немного влево, вот только как далеко оно полетело и куда упало, память Лунину подсказать уже не могла. Он этого попросту не видел. Илья сделал небольшой шажок в нужную сторону и присел на корточки.
Если чему он и научился за годы работы следователем, так это терпению. Именно оно, став его верным спутником, помогало Лунину выслушивать долгие путаные объяснения задержанных, заполнять протоколы допроса, в которых сбивчивая, порой полуграмотная речь, к удивлению самих допрашиваемых, становилась показаниями и признаниями, превращать корявую, порой непонятно как добытую оперативниками информацию, в улики и доказательства. Сейчас Лунин терпеливо ковырялся в траве, методично отгибая в сторону каждое растение, так, чтобы увидеть темневшую между стеблей землю. Не найдя ничего, Лунин немного переступил ногами и продолжил работу. Еще через пару минут он почувствовал боль в затекших коленях. Илья встал и поочередно подрыгал ногами в воздухе, словно разминающийся перед тренировкой легкоатлет, и вернулся к поискам. Когда, отодвинув в сторону пучок засохшей травы, он увидел то, что искал, Лунин не знал, от чего обрадовался больше: от самого результата поиска или от того, что пытка для его несчастных коленей наконец завершилась. Он с трудом выпрямился, немного помассировал левое, особенно тяжело переносящее подобные испытания колено, оставив на брюках следы от испачканных в грязной земле ладоней, и внимательно рассмотрел свою находку.
Пуговица. Обыкновенная пуговица, по которой даже невозможно определить, к мужской или женской одежде была она когда-то пришита. А затем, спустя какое-то время, оторвана. На заднем сиденье машины. Его, лунинской, машины.
Вернувшись к «форду», Илья открыл заднюю дверь внедорожника и внимательно осмотрел салон. Напольные коврики, сиденья — все было методично обследовано. Наградой стал лишь одинокий золотистый волосок, скорее всего принадлежащий его жене, его Юленьке. Лунин выбрался из машины и взглянул на багровый диск солнца, коснувшийся своим нижним краем насыпи песка над котлованом. Илья вспомнил о купленной еще утром бутылке коньяка и достал сигареты. Коньяк наверняка был неплох, как-никак пять звездочек. Лунин щелкнул зажигалкой. Сейчас можно было бы выпить граммов сто, сто пятьдесят. Скорее всего, Шелепин, эксперт из лаборатории, который вне очереди сделал анализ привезенного Луниным лимонада, уже сидит, закрывшись в своем кабинете, и допивает бутылку. Лунин стряхнул пепел на землю. И зачем Шелепин все время просит коньяк? Он ведь хлещет его, как водку, за один присест уминает бутылку.
Найденный в машине волос Лунин туго намотал на мизинец левой руки, и теперь туго перетянутый палец напомнил о себе ноющей болью. Освободив начавший синеть мизинец, Илья бросил волосок на землю, за ним последовала недокуренная сигарета. Надо меньше курить, подумал Лунин. Он хотел было сказать себе, что курить надо бросать, но так фраза звучала слишком пугающе, а вот курить меньше — это нормально. Это можно попробовать. Лунин прикрыл глаза и, шевеля от усердия губами, занялся скрупулезными подсчетами. По всему выходило, что, в сравнении с заядлыми курильщиками, Илья курил не так уж и много, всего десять — двенадцать сигарет в день. Если постараться, то всего за неделю-другую он сможет уменьшить это число до восьми, а может, даже и меньшего количества. Тут Лунин снова зажмурился. Утреннюю сигарету он выкуривал, уже выйдя из дома, стоя у машины и разглядывая спешащих мимо полусонных прохожих. Отказаться от нее было немыслимо. Покурить после обеда. Представить себе дневной прием пищи без последующего традиционного ритуала, ради которого все мужчины управления собирались в курилке, было фактически невозможно. Это было равносильно тому, как прийти в столовую, заплатить за обед и не взять компот. А компот в столовой следственного комитета был знатный, наваристый, с плавающими в стакане кусочками фруктов, которые Лунин непременно съедал, опрокинув стакан в рот и с силой втягивая в себя воздух. Конечно, можно было воспользоваться ложкой, но почему-то так было вкуснее. Еще одна сигарета, отказ от которой представлялся Лунину чем-то немыслимым, выкуривалась им по окончании рабочего дня. Вновь, как и утром, Илья стоял у своего «форда», выпуская изо рта кольца дыма, и с любопытством смотрел на своих коллег, поспешно запрыгивающих в свои новые и не очень авто, чтобы как можно скорее оказаться дома, в окружении домочадцев. Так сильно соскучились? Лунин ленивым взглядом провожал выезжающие со стоянки автомобили. Сам он почему-то домой не очень спешил. Возможно, именно поэтому так важна была для него вечерняя сигарета, когда он, выйдя на балкон, плотно прикрывал за собой дверь и долго стоял неподвижно, глядя куда-то поверх городских огней. Летом, когда позволяла погода, Лунин мог так простоять час, а то и дольше, глядя на медленно темнеющие в лучах уже невидимого солнца облака. Зимой, перед тем как выйти на балкон, он накидывал на плечи пуховик, но вечно забывая его застегнуть, а быть может, еще и потому, что выходил на балкон в домашних тапочках на босу ногу, Илья быстро замерзал. Тогда он делал несколько торопливых затяжек, сминал окурок и, бросив его в специально выставленную на балкон банку из-под зеленого горошка, возвращался в квартиру.
