При этом Life писал о том, что Попков пытался повеситься в камере — после этого его даже поставили на учет как склонного к суициду. Тем не менее не только Романов, но и другие оперативники считают, что на самоубийство маньяк бы никогда не пошел. «По сравнению с ним мы с вами даже халатно относимся к своей жизни, — объясняет один из следователей. — Он за собой ухаживает, бережет себя, зарядочку делает, следит за здоровьем, лишний раз не провоцирует никого, чтобы не быть втянутым в конфликты, в которых он может пострадать или получить какое-то заболевание. Жить-то ему очень хочется».
Сам Попков о самоубийстве (как и о многом другом) рассуждает уклончиво — мол, он, может, и был бы рад покончить с собой, но технической возможности нет, а значит, и думать об этом незачем. «Я круглосуточно нахожусь под камерой, каждые 15 минут в глазок заглядывает охранник. Когда я в туалете, он мне в дверь стучит. А неудавшаяся попытка может ухудшить мне условия содержания: не хочу оказаться в камере с мягкими стенами, — объяснял мне убийца Попков. И, немного подумав, добавил: — Так еще скажу: это можно всегда успеть сделать. Пока мне неплохо живется, сегодня у меня есть книжка, сигареты, кофе. Когда уже совсем тяжело будет, писем из дома нет, журналисты не приезжают, никакого разнообразия — тогда и сделаю. Я сам себе хозяин».
В какой-то момент Антонов и его коллеги собрали столько материалов и доказательств, что было понятно: пожизненного заключения Попкову не избежать, дело можно передавать в суд. Сам Антонов считал, что после суда в остальных преступлениях маньяк будет признаваться даже более охотно — поскольку надеяться ему будет уже не на что, а на время следствия его будут из колонии перевозить в СИЗО. Так или иначе, самому Попкову обо всех этих рассуждениях решили не сообщать. Он продолжал писать явки с повинной — в какой-то момент их количество превысило четыре десятка. Тем временем в мае 2014 года следователь Антонов направил первое дело против Попкова в суд: бывшего милиционера обвинили в 22 убийствах и еще двух покушениях на убийство.
Глава 12. Вырастить мужика
После ареста Михаил Попков все время беспокоился о своей семье. Он соглашался говорить об убийствах со следователями без диктофона и камеры — чтобы записи не попали в прессу и не отразились на его близких. Он с гордостью рассказывал сокамерникам о своей дочери, которая тогда работала школьной учительницей. И с ней, и с женой он первые годы, пока шло следствие, общался постоянно — они писали ему письма, делали передачи, приезжали с домашней едой на следственные действия. И сами ходили к оперативникам на допросы.
Елену Попкову, супругу убийцы, вызвали к следователям одной из первых — через два дня после его ареста. Она вела себя спокойно: «Не было такого, чтобы она разревелась или стала вопить „Ой, Миша, что ты наделал?“ или „Почему вы думаете, что мой муж маньяк?“ — вспоминает Артем Дубынин. — Она вообще никаких вопросов не задавала».
Попкова вспомнила, что муж очень переживал, когда в марте его попросили сдать биологический образец, — якобы потому что боялся, что его заподозрят в преступлении, которого он не совершал. Сам убийца до сих пор уверен, что его поймали случайно, просто потому что брали генетический материал у всех подряд, — он сравнивает следователей с артиллеристами, которые бомбардируют большой участок земли: «Они не знают, где цель, но им надо всю территорию накрыть».
Жена убийцы подтвердила многие факты, которые следователи уже знали, — например, о марках машин, которые водил Попков, — но сказала, что доверяла мужу и никогда не проверяла, где он и что делает, когда он не ночевал дома или приходил очень поздно (а такое случалось регулярно). Тем более что она была в курсе всех его подработок: от перепродаж ворованного бензина до перегона машин с Дальнего Востока.
В особенно голодные годы, как рассказывала Попкова, ее муж по вечерам часто таксовал. Он вообще всегда любил машины — одалживал у знакомых покататься, когда еще не было своей, а когда наконец купил себе, всегда держал в чистоте и тщательно мыл. В бардачке, по воспоминаниям жены, Попков всегда хранил презервативы, в багажнике — топор и штыковую лопату, а под водительским сиденьем — сумку с ключами, отвертками и ножами и другими предметами, которые могли пригодиться в дороге или когда они всей семьей ездили в лес на шашлыки. (На деле Попков использовал все эти предметы в том числе для того, чтобы убивать своих жертв.) Еще муж Попковой любил свою милицейскую форму — и носил ее, даже когда не был на службе.
На допросах Елена назвала Попкова отличным семьянином, заботливым отцом и настоящим другом — притом что, по ее словам, никаких друзей на работе у него не было и все свое время он проводил с ней и дочерью. Муж всегда держал себя в хорошей спортивной форме, занимался лыжами, ездил на велосипеде; никогда не проявлял агрессию по отношению к Елене и дочери; пил редко и мало — и даже когда был пьян, вел себя вежливо. Никакого женоненавистничества Попкова за мужем тоже не замечала и вообще считала его добрым и бесконфликтным человеком. Едва ли не единственной странностью, о которой Елена рассказала следователям, была почти болезненная чистоплотность мужа — он испытывал брезгливость к тем, кто плохо соблюдал правила гигиены. При этом знакомые семьи Попкова рассказывали на допросах, что, когда мужа не было рядом, она становилась более раскованной и открытой — «чувствовалось, что с ним она жила в напряге».
Сам Попков на допросах о жене говорил неохотно и ее причастность к убийствам отрицал. Однако оперативники в какой-то момент начали сомневаться в том, что он говорит правду, — в особенности из-за того, что у одной из жертв двойного убийства, которое Попков совершил в 1998 году неподалеку от деревни Зуй, были обнаружены различные по глубине колото-резаные раны, которые можно было нанести только двумя разными по размеру и ширине лезвия ножами. «Было ощущение, что одну из жертв просто потыкали ножом — не причинив ей смертельных ран, — говорит Артем. — По крайней мере скончалась она не от этого. Тогда мы провели Попкову полиграф, и у него „стрельнуло“ на жену».
В современной криминалистике идет много споров о том, насколько вообще достоверны допросы с применением так называемого детектора лжи, — однако после того, как сработал полиграф, Попков и сам сообщил оперативникам, что совершил это убийство вместе с женой. Свои действия он никак не объяснил, но, как предполагают Дубынин и его коллеги, убийца мог заставить женщину нанести жертве эти ранения, чтобы «повязать ее кровью», заставить держать язык за зубами.
Чтобы убедиться в непричастности Попковой, ей самой предложили пройти полиграф — Дубынин объяснил ей, что у следствия есть информация о ее участии в убийстве. Женщина долго отказывалась, а когда наконец согласилась, уже на третьем вопросе начала истерически плакать. Ее пришлось отпаивать водой, а допрос — прервать. Попкова объяснила, что у нее случился нервный срыв: ей стало стыдно, что она жена убийцы, и окружающие на нее как будто «пялятся» и показывают пальцем (допрос на полиграфе проводился в отдельной комнате, где не было никого, кроме Попковой и специалиста по этой технологии).
Это была первая истерика Попковой — во время допросов она всегда вела себя спокойно и даже хладнокровно, чем даже удивляла следователей и оперативников, которые между собой называли ее женщиной с железными нервами. Поэтому ее реакция на полиграф всех и насторожила. Когда через некоторое время ей предложили пройти тест повторно, она наотрез отказалась, объяснив это тем, что он вызывает у нее слишком болезненную реакцию.
