Противный Перепелкин жадно внимает, Мишаня – ерзает, краснеет, бледнеет. Синичкин, истинный оратор, полностью захватил внимание всех.
– Кулаеву бы к хорошему психиатру, но где его найдешь в колонии-поселении? А без помощи доктора бедняга полностью отдался своей мании. Всю энергию, все средства положил – только бы неведомые ему актеры перестали оскорблять память его сына. Хотя в реальности никто из них даже не знал про несчастного, давно погибшего мальчика Костю. И тем более не собирался над ним смеяться. Но Кулаев не просто сделал попытку, но поставил себе цель и планомерно ее добивался. Он быстро понял: от Костиных мелких пакостей толку мало, и придумал новый план. На сей раз он обратился к Михаилу. К чувствам взывать не стал – сразу заговорил о деньгах. С ходу предложил – два миллиона. Причем аванс обещал перевести немедленно.
Анкудинов вскочил. Завопил возмущенно:
– Мало ли кто мне что предложил?! Я на его письмо не ответил даже!!!
Конвоир толкнул его обратно, за стол.
Синичкин улыбнулся:
– Миша, не надо обманывать. Я специально ездил к Кулаеву, и он мне все рассказал. Ты ему как раз ответил. И тебе очень понравился его план. Развалить любой ценой квест. И подставить Ольгу. Сумма тебя тоже вполне устроила.
– Ну, хорошо. Допустим, ответил. Но потом подумал и понял: это слишком рискованно. И решил не связываться. Так что я не получал от него никаких денег! – жалобно пропищал Анкудинов. – И заданий его не выполнял!
– А на какие средства тогда кредит погасил? – лукаво спросил Паша.
– На скачках выиграл, – буркнул Михаил.
Перепелкин снисходительно взглянул на Синичкина:
– Ты думаешь, мы не знаем, что ты ездил в Вельск? И не проверяли счета Кулаева? Этот человек мог планировать что угодно. Но денег Анкудинову – или кому бы то ни было – он не платил.
Паша стойко выдержал удар и елейным тоном обратился к Сане:
– Я знаю. Наша полиция вездесуща. Не сомневаюсь, что вы нашли и того, кто камеры на подъездах возле «Школы танцев» из строя вывел.
Перепелкин вздохнул:
– Их семнадцатого сломали. А убийство – фактически в ночь на двадцатое случилось. Какая связь?
– Ошибаешься, – триумфально молвил Синичкин, – связь есть. Повредили их не случайно. Происшествие связано с убийством напрямую. И я выяснил – кто и зачем это сделал.
Вот он – классический, наглый мужской шовинизм.
Моя идея, мое прекрасное исполнение – но выяснил ОН.
А дальше пошло еще круче.
Паша обернулся ко мне и велел приказным тоном:
– Римма, приведи их.
Будто я ему девчонка на побегушках.
Но бороться за свои права в присутствии Перепелкина я не стала. Да и секретарскую выучку из себя так легко не вытравишь.
– Есть, шеф, – отозвалась я.
И побежала в соседний офис.
Римма
Того, кто вывел из строя камеры, я взялась вычислять немедленно после того, как вернулась из Южного порта. Подъездов в доме, к счастью, было четыре. Камеры на двух из них продолжали работать. Их обе «черный человек» миновал и попал в объективы.
Когда я увидела с помощью «Безопасной Москвы» его лицо, то едва со стула не грохнулась. Потому что прекрасно злоумышленника знала.
Это был Ярик Дорофеев.
Сейчас он, вместе со Стеллой, пил у наших соседей, в турагентстве, чай с сушками.
Оба гостя были бледны. Но если брови Стеллы оказались хмуро сдвинуты, то лицо Ярика сочилось безмятежностью.
Пара вошла в кабинет.
– О, господи! – ахнул Перепелкин. – Дорофеев! Ты зачем здесь?
Ярослав с интересом осмотрелся. Его взгляд уперся в запястья Анкудинова, скованные наручниками.
Михаил глядел недоуменно. А Ярик ткнул в него пальцем и радостно заявил:
– Вот! Это тот самый дядя! Мне Римма показывать фотографию!
– Что? – нахмурился Перепелкин.
– Ярик, молчи! – приказала Стелла и исподлобья взглянула на полицейского:
– Давайте лучше я расскажу.
* * *
Стелла много недель ждала: когда Ярослав выкинет свою зазнобу из головы. Она чувствовала: любимый до сих пор сохнет по балерине. Хотя Ярик Ольгу никогда не упоминал. Не порывался с ней встретиться. Но иногда включал по Ютьюбу «Баядерку» или несносный современный балет «Артефакт-сюита». Смотрел не отрываясь. Кусал губы. Вздыхал. И Стелла была тогда готова сама поехать к танцовщице и ее придушить.
Она никогда не уставала: между делом вставить в разговоре, что балерина та еще стерва. Что Ольга нагло Ярика использовала. Деньги из него тянула. А едва замаячил на горизонте нормальный кавалер, немедленно выкинула из своей жизни.
Ярослав не спорил. Любил Стеллу – почти каждую ночь. Зарплату отдавал до копейки – она по ведомости проверяла. Выполнял все, что просила. Посуду мыл, пылесосил. Сопровождал в кино и магазины. Ходил в Центр реабилитации, терпеливо работал над коррекцией поведения и речи. Стелла сначала мечтала: чтобы любимого дееспособным признали, и замуж выйти. Но потом решила: от штампа в паспорте никакой выгоды нет. Лучше уж пенсию по инвалидности получать. Но занятия все равно продолжали. Чем нормальней Ярик станет, тем лучше.
Ей хорошо с ним было. Только бы Ольга из их жизни исчезла – навсегда.
По счастью, он хотя бы про нее не говорил. Но в середине сентября начал неприкрыто нервничать.
Ночами не спал, и объятиями его было не успокоить – отворачивался. На работе стал рассеянным, фамилии и последние пожелания на траурных лентах писал с ошибками, начальник сердился. Дома часто метался по квартире из угла в угол. Грыз ногти. Закусывал – иногда до крови – губу.
Стелла, конечно, немедленно стала выпытывать: что случилось. Ярик смотрел печально, бормотал:
– Не хочу говорить. Расстраивать тебя.
Тут и гадать не надо: опять Говоруша являлся.
– Что ОН тебе сказал? – потребовала ответа Стелла.
Ярик насупился:
– Ты сердиться.
– Переживу. Говори.
Ярик долго не упирался:
– Во сне каждую ночь видеть подъезд. Человек с пистолетом. Он стрелять. И Ольга рядом.
– Он в твою Ольгу стреляет? – уточнила Стелла.
– Не знать. Но она рядом. Опасность рядом. Я волноваться.
– Кому она нужна – еще стрелять в нее? – возмутилась Стелла.
– Ольга многим нужна. – Глаза печальные. – Я не хотеть, чтобы она умирать.
– Но как ты ей помочь поможешь?
– Я знать, где этот подъезд.
