15 июля 1967 г. Канцелярия ЦК КПК запросила у ГКР указания относительно своих предложений о критике Лю Шаоци и борьбе против него. Руководитель ГКР Чэнь Бода в наименовании документа к фамилии Лю Шаоци добавил фамилии Дэн Сяопина, Тао Чжу и их жен. Так возник документ, в котором содержался призыв критиковать «Лю, Дэна, Тао и их жен» и вести против них борьбу.
18 июля Цзян Цин, Кан Шэн и Чэнь Бода инспирировали и организовали проведение массового митинга под лозунгом «Критиковать Лю Шаоци и бороться против него», на нем подверглись критике с рукоприкладством также Дэн Сяопин, Тао Чжу и их жены.
19 июля 1967 г. цзаофани, выманив Дэн Сяопина с женой в зал Хуайжэньтан, устроили обыск на их квартире, обратив особое внимание на кабинет Дэн Сяопина. Они долго искали, но ничего не найдя, возмущались: «Нет ни одной записки. Что это за Генеральный секретарь; не понимаем, как он может занимать такой пост!» Затем они потребовали от детей Дэн Сяопина, чтобы те передали им банковские вклады и сберкнижки отца. Дети ответили, что в доме таковых нет. Как писала дочь Дэн Сяопина, «из-за того, что семья у нас была очень многочисленная и расходов было много, у нас не только не было ни одного фэня накоплений, но, наоборот, за нами был долг государству в размере двухсот юаней»
[490]. В результате бесполезных поисков бунтарям, которые должны были найти улики и затем растрезвонить о том, что Дэн Сяопин ведет безнравственный образ жизни, пришлось ретироваться в полном разочаровании.
Этот обыск означал, что против Дэн Сяопина началась кампания «борьбы и критики» и он был свергнут уже «официально».
29 июля 1967 г. «революционные массы» под предлогом проведения собрания партийных ячеек устроили сеанс критики Дэн Сяопина и борьбы против него и обязали его в три дня представить «повинную». Было заявлено, что с этого дня ограничивается свобода передвижения его и его жены. Дэн Сяопин в тот же день написал письмо Ван Дунсину. «Сегодня в первой половине дня состоялось собрание партячеек, о чем уже известно, — сообщал он в своем письме. — Институт иностранных языков требует от меня до 30 июля представить объяснение. Партячейки же ограничивают это сроком в три дня. Как мне относиться ко всему этому? Считаю своим догом запросить указаний у Председателя и ЦК партии. По телефону разговаривать на эти темы неловко. Поэтому я пишу письмо с просьбой о встрече с Председателем. Прошу передать это письмо в качестве моего рапорта». Обращаясь уже к Мао Цзэдуну, Дэн далее писал: «При встрече в мае Вы, Председатель, сказали, что в случае необходимости увидеться, можно написать письмо непосредственно Председателю. Я еще раз пишу письмо и прошу о встрече с Председателем и в этой связи действительно чувствую себя виноватым. Сегодня (29 июля 1967 г.) в первой половине дня было проведено собрание нескольких наших партийных ячеек, во время которого разоблачили мои ошибки и преступления и вели против меня борьбу. Во время собрания мне было строго приказано в три дня представить повинную, целиком и полностью повиниться в преступлениях против партии, против социализма, против идей Мао Цзэдуна, одновременно были также предприняты некоторые меры применительно к моему быту и деятельности. В настоящее время я действительно нахожусь в тревожном состоянии, в полном смятении и растерянности. Не знаю, как мне быть. Поэтому я убедительно и слезно прошу и надеюсь, что окажется возможным получить наставления Председателя. Я и сам чувствую, что эта моя просьба не является целиком и полностью подобающей к случаю. Но у меня просто нет иного выхода, и я могу лишь изложить Председателю целиком и полностью то, что у меня на душе. Если Председатель слишком занят, может быть, другой товарищ поговорит со мной»
[491].
Однако Мао Цзэдун не ответил на последнее письмо Дэн Сяопина и не принял его. 1 августа Дэн Сяопину сменили телохранителя, а его личного секретаря перевели на другую работу. Новый секретарь, присланный из Канцелярии ЦК, сразу же вызвал жену Дэн Сяопина в свой кабинет и потребовал от нее изобличать преступления Дэн Сяопина. «Товарищ Сяопин никогда не говорил дома о служебных делах и делах организации, — заявила та. — Мне об этом также ничего не известно. Что же касается документов, то каждый день после ознакомления с документами принимаются решения по тем из них, которые требуют решения в тот же день, а остальные отсылаются в Канцелярию ЦК для принятия по ним решений; если тебе что-нибудь нужно, ты можешь сам найти и посмотреть!»
[492]
5 августа 1967 г., в годовщину написания Мао Цзэдуном своей «дацзыбао», бунтарями в дворцовом комплексе Чжуннаньхай были вновь устроены судилища над Лю Шаоци, Дэн Сяопином и Тао Чжу, «которых выволокли вместе с женами из мест проживания». Вот как описывает это событие, которое хорошо запечатлелось в ее памяти, дочь Дэн Сяопина, которая наблюдала за всем происходящим сквозь щель зашторенного окна своей квартиры, так как ее мать запретила детям выходить из дома: «После того как бунтари Чжуннаньхая вломились в наш дом, они вывели из комнаты под конвоем наших родителей. Бунтари окружили их плотным кольцом во дворе нашего дома. Кто-то из толпы выступил вперед и насильно заставил отца и маму склонить головы; их головы просто пригнули вниз; они также заставили их согнуться в три погибели, согнуть спины; все это называлось „склонить голову и признать вину“. Раздались оглушительные крики: „Долой!“, „Свергнуть!“. Бунтари с грозным видом, злобно и воинственно непрерывно выкрикивали лозунги. Таким был первый этап борьбы и критики. Затем они наперебой стали задавать вопросы по существу и требовали ответа. Я отчетливо помню, как особенно противно и пронзительно визжала бунтарка, сотрудница Секретариата Канцелярии ЦК КПК, переведенная туда из Шанхая. Ее визг резал слух. Бунтари отобрали очки моей мамы. Ее голову пригнули к земле, она старалась взглянуть на отца, но не могла ничего разглядеть. Отец плохо слышал, к тому же его заставили согнуть спину, и он ничего не мог разобрать в этом реве. Поэтому он также ничего не отвечал. Когда же он произнес в свое оправдание несколько слов, ему даже не дали закончить и грубо оборвали. Бунтари утверждали, что он занимает плохую политическую позицию и, загнанный в угол, оказывает отчаянное сопротивление. Затем снова поднялась беспорядочная волна криков. Бунтари установили у нас во дворе громкоговоритель, через который они могли слышать, что в это время происходило на массовом митинге на площади Тяньаньмэнь». А в это время на площади Тяньаньмэнь под дикий рев толпы проходил миллионный митинг осуждения и критики «двух самых главных лиц в партии, облеченных властью и идущих по капиталистическому пути», организованный Се Фучжи и Ци Бэньюем.
В сентябре, видимо по указке сверху, было принято решение выселить детей Дэн Сяопина из Чжуннаньхая. К 13 сентября 1967 г. оттуда уже были выселены дети Лю Шаоци, поэтому в семье Дэн Сяопина были готовы к такому же развитию событий. «Вскоре к нам действительно заявились бунтари и сотрудники Канцелярии ЦК партии, — вспоминала дочь Дэн Сяопина Маомао. — Они вели себя как нечисть, как зверье. Приказали нам вернуться в школьные помещения. Приказали нашей бабушке вернуться на ее родину, в деревню. При этом было сказано, что в течение двух часов мы должны „выматываться из Чжуннаньхая“! Отец и мама находились под домашним арестом и не имели возможности выйти из комнаты. Мы с сестрой вступили в спор с бунтарями, защищались и опровергали обвинения. Мы говорили, что если нужно, то мы можем уйти, но надо, чтобы для нас нашли место, где мы могли бы жить. Потому что мы ни в коем случае не пойдем в общежития наших учебных заведений. Наша бабушка тоже не может вернуться в деревню, потому что там у нас нет никого из родных; неужели она просто должна уйти из дома и умереть на улице? Вы можете нас выволочь из дома, только связав веревками. В противном случае мы ни за что не уйдем! Бунтари орали, мы тоже кричали. Они свирепели, мы тоже не проявляли слабости. Мы твердо и бесповоротно решили поступать таким образом и старались перекричать их; и мы не могли сдержать слез, которые ручейками бежали у нас по щекам. А эти бунтари увидели, в какое состояние мы пришли, что с нами сейчас не справиться, и временно отступили. Когда они ушли, мы заплакали навзрыд»
[493]. Через несколько дней цзаофани вновь пришли в дом Дэн Сяопина, заявив, что для детей найдено жилье за стенами Чжуннаньхая, и детям было приказано немедленно «убраться» отсюда. Вскоре они уже жили в переулке Фанхучжай за воротами Сюаньумэнь — бывшего Запретного города. В одной комнате жили четыре человека: три дочери Дэн Сяопина и их двоюродная сестра со стороны матери. В другой комнате жили их брат Фэйфэй и бабушка. Вода была во дворе, общественная уборная находилась за воротами дома на улице. Естественно, это жилье разительно отличалось от помещений Чжуннаньхая, которые особенно сейчас казались детям «персиковым садом, который находится вдали от мира». В округе было известно, что здесь живет «отродье» Дэн Сяопина, его «щенки». Когда дети выходили за двери дома, то их часто ругали, бросали в них камнями, показывали на них пальцами, осыпали упреками. Часто группа за группой днем, а часто и ночью, к ним приходили «революционные бунтари», устраивали обыски, переворачивая все вверх дном и бросая на пол, били стекла в доме, обклеивали стены своими лозунгами и дацзыбао, устраивали собрания критики, срывали злобу на детях Дэн Сяопина, пускали в ход кулаки, сбивали детей с ног, осыпали руганью, заставляли стоять, склонив головы, и слушать их «революционные» речи. «Во время „культурной революции“ жизнь человека, по сути дела, ничего не стоила, — справедливо писала Маомао. — И тем более, когда речь шла о нас, то есть о „сыновьях и дочерях члена черной банды“».
