Когда мы подошли к кромке воды, утки и гуси собрались на берегу, громко крякая. Парни из телевизионной команды бросали им попкорн. На штативе красовалась камера с логотипом студии.
Молодая женщина (из одиннадцатичасовых новостей, я узнал ее) что-то говорила в микрофон. Тони и я остановились посмотреть, а с нами еще кучка студентов, возвращавшихся с последней пары.
– Я стою на том месте, где будет возведен новый корпус технических наук ценой в многие миллионы долларов. Здесь, в кампусе университета Птичьего Дерьма… – Молодая женщина повторила незавершенное вступление еще четыре раза, перекладывая микрофон из руки в руку и осматривая подошвы своих ботинок – не вляпались ли в гуано. Очевидно, пока слова не имели значения. Звукооператор следил за кривой на своих приборах.
– Окей? – спросила ведущая, утомившись отрабатывать первую фразу.
– Интересно, не захочется ли ей небольшого совокупленьица ближе к вечеру, – сказал Тони.
Любому другому я бы ответил: «Почему бы тебе не спросить ее саму?» Но меня отвлекла другая драма. Гусь, которого я с утра окрестил Финни, разбушевался. Попкорн закончился, и виновником этого гусь счел того, кто его угощал. Он зашипел сначала на пустой пакет, который парень уронил на землю, а потом и на руку, державшую прежде пакет.
– Я не могу выставить уровень при таком шуме! – возмутился звуковик.
Кто-то решил топнуть на стаю птиц, и некоторые из пернатых, неуклюже прихрамывая, обратились в бегство, но гусь Финни поле боя не покинул и только яростнее шипел и гагакал.
– Кто-нибудь избавит нас от этой утки? – спросила ведущая, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Гуся, – поправил ее Тони. – Утки маленькие, черненькие.
– Ненавижу этот кампус, – пожаловалась ведущая оператору. И велела парню, кормившему уток: – Джерри, сбегай купи еще пакет попкорна и уведи этих орущих засранцев куда-нибудь на тот берег озера.
– Пруда, – поправил ее Тони. – Большие водоемы – озера. Маленькие – пруды.
Молодая женщина поднесла к губам микрофон и заговорила в него:
– Мы находимся в кампусе уткосранского университета и беседуем со специалистом по всем нахрен вопросам. Могу я узнать ваше имя, сэр?
Она вытянула руку с микрофоном в нашу сторону, и камера повернулась следом. Я заметил, что лампочка горит, идет запись. Тони, в довершение своей шуточки, спрятался за моей спиной, а когда я повернулся к нему, то столкнулся с Финни (Финни-гусем). Длинная шея змееподобно вытянулась вперед, гусь ущипнул меня за мизинец, как бы желая дать понять, что отлично помнит нашу утреннюю встречу. Я убрал руку в карман пиджака, дабы не подвергаться повторному нападению, но и Финни попытался засунуть клюв в тот же карман – в уверенности, что я скупердяйски прячу там от него провизию. На самом деле в кармане, кроме моей руки, находились лишь очки с фальшивым носом, дар мистера Перти. Финни ухватил их и потащил наружу. Нам пришлось поиграть в перетягивание каната, и еле-еле мне удалось отнять у птицы мою собственность. Лишившись ненужного ему трофея, Финни впал в ярость и принялся трубить, шипеть и с удвоенной силой махать огромными крыльями.
– Ого, это зрелище поинтереснее того, за которым мы приехали, – порадовался оператор.
И тут началось самое странное. Я вдруг тоже обозлился, но восторг, который я почувствовал несколько минут назад, когда Тони намекнул на зловещие замыслы университетского начальства насчет моей кафедры, ничуть не угас, и эти три элемента – гнев, необъяснимый восторг и внезапный прилив правоты – слились воедино, соблазнительно, опасно, и прежде чем я успел подумать, стоит ли это делать, я ухватил трубящего Финни за длинную изящную шею и высоко его поднял. Он оказался гораздо тяжелее, чем я ожидал, как будто песком набит. Обернувшись к камере, я убедился, что лампочка еще горит. Я как со стороны услышал свой на редкость размеренный голос. Оказывается, я уже нацепил очки с носом. Для начала я представился как глава кафедры, который желает остаться анонимным, затем сообщил, что до сих пор, в разгар весны, так и не получил бюджет на следующий год, чтобы нанять младший педагогический состав, необходимый для обучения первокурсников следующего набора. Университет вложил миллионы в новое здание, но не готов гарантировать оплату примерно десятка дополнительных курсов, в которых мы нуждаемся, жалкие три тысячи долларов за курс. Все это я проговорил очень сжато, прекрасно понимая ограничения эфирного времени. Красноречиво, иронично изложил я приоритеты нашей системы образования, смутно сознавая, что толпа вокруг собралась немалая и многие аплодируют. Также краем глаза я заметил прибытие на парковку некоего лимузина.
– Итак, вот мои условия! – проорал я. Проорал вынужденно, чтобы перекрыть трубящего Финни и аплодирующую толпу. – Начиная с понедельника я буду убивать каждый день по утке, пока не получу свой бюджет. Требования не обсуждаются! Деньги на мой стол непомеченными купюрами – к утру понедельника, или вечером понедельника этот малый будет плавать в апельсиновом соусе, набитый кукурузным хлебом!
Для убедительности я крепко встряхнул выпучившего глаза Финни – тот возопил ужаснее прежнего и вновь бессильно захлопал крыльями.
Среди выходящих из лимузина я узнал Дикки Поупа, главного администратора кампуса, и Джека Проктора, сенатора штата, все еще на костылях, – явились освящать строительство нового здания. Богатым воображением ни один из них не отличался, впрочем, и самая буйная фантазия едва ли могла бы подготовить их к этой сцене: средних лет профессор с постоянным контрактом, глава кафедры, в твидовом пиджаке и в очках с фальшивым носом, размахивает живым, насмерть перепуганным гусем.
Толпа и съемочная группа неистово меня приветствовали. Обещанное жертвоприношение здорово всех подогрело, но в мою душу уже прокралось и сочувствие к тем парням в деловых костюмах.
Глава 11
Близится время одиннадцатичасовых новостей, я сижу в рэйлтонском баре под названием «Шпалы», это главный водопой всех местных новостников – и ребят из телестудии, и из газеты «Зеркало Рэйлтона». Удивительно шумное место. Помимо нескольких телеэкранов и громкой музыки, с полдюжины игрушечных поездов, клацая и свистя, носятся по кругу на специально сооруженных полках в двух с половиной метрах от пола.
У меня тут огромная свита. Мы сдвинули вместе столы, чтобы все могли крутиться рядом и никто не уклонился от выпивки. Нам тащат ее целыми кувшинами. По два зараз, один с пивом, один с маргаритами. Я не разобрал, кто их заказывает, вроде бы никто и не расплачивается. Лично я потребляю маргариты, как и Тони, которого я уговорил присоединиться к вечеринке. А меня самого уговорила присоединиться к вечеринке телеведущая, заявившая, что я сделал ее день, ее неделю, ее год. Как раз когда она думала, что помрет от скуки с рубрикой «Наши люди» – о живописных сельчанах со странными хобби вроде вырезания фигурок из мыла. «Записки из страны шестипалых» – так она ее именует.
Звали ее Мисси Блейлок, это я и сам вспомнил в тот момент, когда она представилась. Я почти что смотрю ее по телевизору в последний год, ее сегмент завершает одиннадцатичасовые новости, уже после погоды и спорта, и для нас с Лили ее появление на экране – сигнал, если кто-то из нас еще не спит, выключить телевизор и верхний свет. В тусклом освещении «Шпал» Мисси Блейлок выглядит совсем иначе. Она успела съездить на студию, сдать запись и заскочить переодеться, но предварительно вытянула из нас с Тони обещание дождаться ее. Идея состояла в том, чтобы вместе посмотреть новости на большом экране в баре. «Надеюсь, у вас постоянный контракт», – сказала она мне.
