– Но вы первый сообщили мне о составе ожидаемых осадков.
На это Рурк отозвался одним из своих гаденьких смешков. Поскольку он заявлял (и это занесено в протокол), что забавным я быть не умею, он и сейчас не позволил себе улыбнуться.
Герберт тоже хранил серьезность, хотя, насколько мне известно, он никогда не высказывал свое мнение о том, умею ли я быть забавным.
– Надеюсь, вы понимаете, что это не местное явление. Речь идет не о дождике там и сям. Это будет самый что ни на есть распроклятый потоп. Сорок дней и сорок ночей, в таком роде.
– Уж не совладелец ли вы ковчега? – спросил я.
– Чертовски хотел бы им быть. Чертовски хотел бы. Прежде чем все это закончится, многие пожалеют, что не приобрели местечко на ковчеге. Кто знает, может, и вы пожалеете.
Рурк смотрел в окно с видом человека, уже добравшегося до возвышенности: участь оставшихся внизу представляла в его глазах разве что академический интерес.
– Не собираюсь давить на вас, Хэнк, – продолжал Герберт. – Да, я прошу вас об услуге, но не так уж она велика и при этом вполне разумна, как вы, я надеюсь, согласитесь.
Он снова сделал паузу, и я готов был поклясться (если бы не понимал, как это глупо), что он ждет от меня подтверждения разумности своей просьбы еще до того, как высказал ее.
– Мы знаем, что вы встречались с Дикки, – многозначительно сказал Герберт.
– Неужто в его кабинете стоят жучки?
Герберта, похоже, моя реплика задела всерьез.
– Нам не требуются подслушивающие устройства, Хэнк. Эти паршивцы на весь свет объявляют, о чем болтали на своих встречах. Якобы все делается втихомолку, но на самом деле им плевать. Вот что особенно пугает – их самонадеянность. Любуются, как мы носимся взад-вперед, точно перепуганные насекомые. Упиваются.
– Ничего себе параноидальная гипотеза! – сказал я.
Рурк поднялся:
– Герберт, я тебе говорил. Зря теряем время. Это законченный придурок. Ему на все плевать. Просишь его принять хоть что-то всерьез – а он не может. Если даже что-то сделает, то потом напишет об этом сатиру в воскресный выпуск. Угадай, кто там будет в роли шута.
– Я пытаюсь объяснить, что речь идет и о его собственной заднице, – возразил Герберт.
– И не пытайся, – отрезал Рурк. – Когда и тебя здесь не будет, и меня, и Дикки Поупа, Хэнк Деверо останется в платежной ведомости последним. На то он и Счастливчик Хэнк.
Герберт покосился на меня, словно проверяя, так ли обстоит дело, а я подумал: они разыгрывают номер с добрым и злым полисменом. Может быть, именно такую стратегию они обсудили в лесу.
– Поли, я думаю иначе, – сказал Герберт, тщательно взвешивая каждое слово. – И с твоего разрешения я бы предпочел продолжить разговор с Хэнком наедине.
– Я с самого начала не хотел ехать сюда, – буркнул Рурк, ухватившись за дверную ручку.
– Посмотри, что найдется в холодильнике, – крикнул я ему вслед. – Mi casa, su casa.
– Этот парень ненавидит вас, – сказал Герберт, убедившись, что Рурк не вернется.
– Не думаю, – улыбнулся я в ответ. – Я придаю его жизни смысл.
На самом деле, скорее всего, Герберт ненавидит меня, однако эту мысль я придержал.
– Послушайте, давайте выложим карты на стол. Нам обоим известно про ваши многолетние разногласия с профсоюзом. Фактически с самого начала. Это ведь точная оценка? Справедливая?
– У меня и со многими другими людьми были разногласия, – сказал я. – Не одни вы считаете меня занозой.
Он словно и не слышал меня.
– Дело не только в поданных против вас жалобах. Я знаю, причина гораздо глубже. Вы считаете, что мы отстаиваем некомпетентность, бьемся за посредственность.
– Было бы неплохо, если бы вы бились за посредственность. Для нашего заведения посредственность – разумная цель.
Герберт отмахнулся: дескать, соглашаться со мной он не обязан, но и обсуждать этот вопрос сейчас не время.
– Вот что я хочу сказать, Хэнк. Вот что. Многие люди согласны с вами, но на этот раз они на нашей стороне. Например, ваш приятель Поли. Хотя он тоже голосовал против профсоюза, если помните.
– Это было десять лет назад, – уточнил я. – И я не могу помнить, как он голосовал, ведь голосование было тайным.
– Он голосовал против, – повторил Герберт. – Как и вы. Поверьте на слово.
В этом я, пожалуй, мог поверить ему, хотя нам обоим было немножко неловко от того, что мы оба так отчетливо помним то, что следовало знать лишь одному.
– Вот я о чем: никто и не рассчитывает, что вы присоединитесь к профсоюзу. Победим в этой битве – и возвращайтесь к привычной жизни. Будьте занозой в заднице, как выражается Пол Рурк, если это вам нравится. Я вас за это не виню. Приятно, когда тебя обхаживают, не считают заведомым союзником. Я вполне понимаю.
– Герберт! – попытался возразить я, но он поднял руку, останавливая меня и как бы намекая, что разбирается в моих побуждениях лучше, чем я сам, не стоит и спорить.
– Мы зовем вас на свою сторону, потому что сейчас это правильная сторона и потому что вы нам нужны. После того как вы сумели подать себя на телевидении, я вижу вас в роли нашего главного спикера, если захотите. Или соберете собственное войско. Ведь у английской кафедры больше голосов, чем у любой другой.
– Вот только у нас ничего не выходит делать заодно, – сказал я ему.
– Может, на этот раз получится. Черт, я только что говорил с Тедди и Джун. Когда такое было, чтобы они объединялись с Поли и Финни?
Он не сводил с меня глаз, наблюдал, как я приму это известие. Я знал, что подтекст нашего разговора существенно отличается от произносящихся слов. На поверхности, словами, Герберт утверждал мою необходимость для общего Дела. Но между слов давал мне понять, что моя кафедра, мои друзья уже сплотились против меня. Либо я соглашусь быть их героем, либо меня сотрут с лица земли. Риторическая изощренность Герберта наилучшим образом проявлялась в том, что текст и контекст с виду не противоречили друг другу. Как будто разницы нет.
Но хоть я не был вполне в этом уверен, я все же подозревал, что разница есть. Для Герберта. Для Дикки Поупа. Для меня.
– Вы что-то говорили об услуге, – напомнил я.
Он осторожно кивнул:
– Мы бы хотели знать ваши намерения, Хэнк. Если вы решите, что готовы сражаться на стороне добра вместе с вашими друзьями, мы будем рады принять вас в свои ряды. Решите, что вам ближе Дикки, – вперед. Нам всего лишь надо понять, на кого мы можем рассчитывать. Не молчите, Хэнк, вот и все, о чем я прошу.
– А если я скажу: чума на оба ваши дома?
Это вынудило Герберта задуматься.
– Будете разыгрывать из себя засранца до самого конца, так? Можете попытаться, что уж. Вот я – я бы не хотел именно сейчас остаться без друзей, но, наверное, вы устроены иначе. Лично я счел бы в нынешней ситуации нейтралитет смертельным приговором.
