– Вы знаете, что в молодости он хотел стать писателем? Вы знаете, что он написал роман?
– Билли? – с искренним удивлением спросил я. Хотя чему я так удивлен? Чуть ли не у каждого на кафедре английской литературы имеется незаконченный роман, припрятанный где-то в ящике стола. Я-то знаю, ведь до того, как началась эпоха жалоб, все просили меня почитать их опусы. И все это были слабые и утлые суденышки. Бумажные кораблики, которым лучше не соваться в открытое море. У всех подряд изысканный стиль, у всех одна и та же творческая задача – выразить утонченную чувствительность. Если сообщение о Билли меня удивило, то лишь потому, что он-то мне свой роман не подсовывал. Билли всегда мне нравился, а тут я еще больше его зауважал. Потрясающий человек: написать роман и держать его при себе!
– Скажите Джули, я сегодня ей позвоню.
– Какой Джули? – Я и правда запутался.
– У вас есть дочь по имени Джули! – напомнила Мег. – На выходные я уезжала. Она оставила сообщение на моем автоответчике.
– Не знал, что вы знакомы.
Мег удостоила меня взглядом, говорившим, что список всего, чего я не знаю, довольно длинен.
– Значит, вы еще не говорили с ней? – уточнил я.
– Мне известно про нее и Рассела, если вы об этом.
Я открыл было рот, чтобы задать вопрос, но вовремя понял, что не хочу услышать мнение Мег по этому поводу.
– Рассел, похоже, исчез без следа, – закинул я удочку.
– Не совсем без следа, – возразила она. – Он тут поблизости.
– Увидите его – скажите, я хотел бы словом перемолвиться.
– Драка! Будет драка!
– Ну что за чушь.
– Ладно, передам, – сказала она. – Если увижу.
Из окна английской кафедры открывается вид на утиный пруд. Джун Барнс и Илиона наблюдали за протестующими в открытое окно; Рейчел, когда я вошел, обернулась ко мне. У Рейчел всегда вид испуганный, и на то у нее есть причины, однако нынешним утром она явно пребывала в ужасе. И к тому же измучена. Седины в ее волосах мелькало больше, чем я замечал раньше, больше, мне кажется, чем полагается женщине в… сколько ей? – тридцать, пусть и с большим хвостом. Глаза опухли, под ними темные круги. Вообще-то все лицо опухшее, если на то пошло.
– Посмотри! – окликнула меня Джун. – Красота! Дикки у микрофона.
Я присмотрелся к этим двоим у окна. Что-то в их позах, близости, намекало, что Илиона вот-вот сунет руку сзади под свитер Джун. Разумеется, это моя проекция. Минуту назад, когда я придержал дверь, пропуская вперед Мег Квигли, мысленно моя рука совершила именно такое путешествие от поясницы Мег к тому месту, где находились бы застежки бюстгальтера, если бы она его носила. Она его не носит.
– Встал на ящик, – комментировала Джун. – Не смогли достаточно опустить микрофон. Ох, до чего же мелкий жабеныш.
От такой ремарки Илиона задергался. Он и сам лишь на пару сантиметров выше Дикки, к тому же, не имея постоянного контракта, не уверен, разумно ли смеяться над главным администратором. Впрочем, и не поддержать шутку Джун тоже небезопасно.
– Мы на третьем этаже, – напомнил он. – Мы смотрим на него сверху вниз.
Как я и говорил, у нас на английской кафедре серьезная конкуренция за роль нормального мужчины.
– Лично я смотрю на него сверху вниз с любого этажа, – отрезала Джун. Ей похрен и нечего терять.
Рейчел протянула мне пригоршню листочков с сообщениями и шепнула: «Надо поговорить?»
– Шли бы вы двое куда-нибудь в другое место, – попросил я. – Мне нужно пообщаться с моей секретаршей.
– У нас в кабинетах окна не на ту сторону выходят, – ответила Джун, и оба они не двинулись с места.
Глава кафедры английской литературы обладает множеством привилегий, но право командовать не входит в их число. То есть командовать-то можешь сколько угодно, только не огорчайся, если твои приказы не исполняют.
– Тогда мы уйдем, – решил я, и Рейчел последовала за мной во внутренний кабинет и прикрыла за собой дверь.
Я быстро пролистал сообщения. От декана: по-видимому, он вернулся после собеседования и хочет со мной пообщаться. Того же хочет и Финни. Герберт Шонберг просит позвонить ему, как только освобожусь от других дел. Мама велела позвонить ей, прежде чем займусь делами.
– А все хорошие новости вы от меня спрятали? – спросил я.
Поднял глаза и обнаружил, что Рейчел совершенно растерянна.
– Кажется, я сейчас сблюю? – пробормотала она, удивив меня таким выбором слов.
Читая рассказы Рейчел, я многое узнал о ней самой. Узнал, что она родом из низов, что изо всех сил осваивала этикет, хорошие манеры. Речь порой выдает ее, но очень редко. Одежда, осанка, жесты – все заучено и отработано, все – безупречная копия среднего класса.
– Сядьте, – велел я. – Я бы открыл окно, но его тут нет.
Она села, подалась вперед, свесила голову ниже колен, попыталась сделать глубокий вдох. Эта ее столь беззащитная и интимная поза вызвала у меня целую гамму реакций, самой сильной из них – иррационально – было чувство вины. Я запер дверь, чтобы к нам не врывались. Что бы ни случилось, это что-то скверное.
Наконец, с трудом сглотнув, Рейчел подняла голову и вздохнула. Заговорила – еле слышным шепотом:
– Сегодня утром позвонила Венди? Ваш агент?
Чувство вины перестало быть иррациональным. При виде терзающего Рейчел смятения я отчетливо понял, что натворил, без спроса послав кому-то ее тексты. Венди не жестока, но она деловита, откровенна и бестактна. И она считает (возможно, не так уж ошибочно), что если писателя можно отпугнуть от писательства, это стоит сделать. Я не подумал о том, как эта женщина подействует на беднягу Рейчел.
– Послушайте… – начал я.
– Она хочет стать моим агентом? – выпалила Рейчел с вытаращенными от ужаса глазами. – Что мне делать?
– Рейчел! – сказал я. – Это же прекрасно. Что не так?
– Я… боюсь? – сказала она так, словно была не уверена, имеет ли право на такие переживания.
– Что она вам сказала?
Почему-то от моего вопроса ее страх только усилился.
– Сказала, что рассказы… потрясающие?
Похоже, Венди ей много чего наговорила. Захвалила Рейчел до ступора.
– Черт, я же говорил вам, что они потрясающие. Я вам это уже год с лишним твержу.
– Да, но…
Не выдержав, я ухмыльнулся ей в лицо. Припомнился наш последний разговор на ту же тему.
– Разве она – высший суд? – спросил я тогда.
– А кто же может судить?
– Я. Я все время вам это твержу, но вы не слушаете.
– Она сказала, некоторые рассказы сырые? Что это значит?
