– Вряд ли. В прошлый раз мы их серьезно пожгли. На севере.
– Эти не успокоятся, – вздохнул солдат, берясь за джойстик. – Упорные, твари…
Пока мы ехали до города, я решил еще раз обдумать свой план. Спарту можно было покинуть на курсировавших между городами шаттлах или с помощью монорельсовой дороги, но эти способы казались мне слишком опасными из-за возможных проверок. Приграничный регион, повышенная бдительность службы безопасности, сканеры и детекторы…
– Слышали, о чем эти гады в своих передачах говорят?
– Что?
– Говорят, что это мы войну начали, поэтому, дескать, нам и придется за нее расплачиваться. Представляете?
– У меня контузия. Не помню, как все началось.
Ход оказался неудачным – солдат распознал во мне благодарного собеседника и оживился еще сильнее:
– Правда? И вы совсем ничего не знаете?
– Я потерял память, но я не идиот. Конечно же, я читал о том, как это случилось. Но сам ничего не помню.
– Извините, господин сержант, не хотел вас оскорбить. Просто, когда видишь все своими глазами, а потом слышишь такое вранье – убить хочется.
– Знакомо, да…
Оказавшись в Спарте, я целый час гулял по ее центру, изучая витрины магазинов, улыбаясь девушкам, а также мысленно проклиная оттягивавший плечи рюкзак. И только ближе к обеду, убедившись, что единственный поезд благополучно отошел со станции, двинулся к восточной окраине города.
Попутный грузовик нашелся буквально сразу же, но его водитель отвез меня всего на десять километров – до проселка, упиравшегося в ворота ближайшей механизированной части. Пришлось возвращаться на обочину дороги и махать рукой изредка проносившимся по ней машинам.
Это оказалось не совсем безопасным делом.
– Куда собрался, боец? – из окна притормозившего рядом внедорожника на меня уставился пожилой человек в полицейской форме. – Документы есть?
– Так точно, господин офицер. Документы есть, направляюсь к морю. В отпуск.
– В отпуск, значит. Покажи-ка идентификатор.
К счастью, дурные предчувствия не оправдались – сверившись с базой данных, полицейский заметно расслабился и даже предложил довезти меня до следующей деревни. Правда, такой маневр совершенно не входил в мои планы – совать в достаточно легкую машину тяжеленный рюкзак и привлекать к нему излишнее внимание я не собирался.
– Лучше не надо. Я хочу сразу далеко метнуться. До Парфенона, желательно.
– Ну, дело твое. Если кто из наших прицепится, скажи, что капитан Борха тебя уже проверял.
– Спасибо, господин капитан!
– Удачи…
Выехать к далекому морю удалось только вечером, но следующую ночь я провел уже совсем рядом с Парфеноном, в маленьком городке, так и оставшемся для меня безымянным. Здесь отсутствовала станция монорельса, поэтому выбранный мною способ передвижения не стал для местных жителей откровением – .администратор крохотного отеля лишь быстро проверил мои документы и выдал ключ, после чего отвернулся, всем своим видом давая понять, что дальнейшее общение не входит в его планы.
Я отправился в доставшуюся мне комнату, как следует вымылся под жидкими струями прохладного душа, упал на кровать и заснул. А утром следующего дня начатое путешествие возобновилось, погрузив меня в бесконечную смену машин, городов, дорог…
Впервые пересекая единственный на планете континент с запада на восток, я незаметно проникался его размерами. До этого момента территориальное неравенство между странами казалось мне чем-то обыденным и не стоящим особого внимания, но сейчас, когда перед глазами проносились сотни километров бескрайних каменистых равнин, высокие горы то и дело чередовались с покрытыми водой низинами, а количество разбросанных вдоль щоссе населенных пунктов перевалило за второй десяток, все наконец-то встало на свои места.
Лидер оказался прав – изначальная несправедливость привела к тому, что наш враг обрел колоссальное стратегическое преимущество и победить его обычными способами было практически нереально.
– Скажите, а здесь война как, вообще чувствуется? Или…
– Чувствуется, сынок, – грустно усмехнулся подвозивший меня старик. – Когда половина страны на фронт уезжает, это не может не чувствоваться.
– Я почти год на фронте, там не так уж много людей.
– Ты о Полосе говоришь? На Полосе нельзя солдат держать, их перестреляют. Но вот дальше… эх.
Термин оказался для меня совершенно незнакомым, но суть сказанного была понятна и без дополнительных объяснений. Полоса – значит, Полоса. Не хуже и не лучше других названий.
– Дальше очень много частей развернуто, – согласился я. – И это плохо?
– А сам как думаешь, сынок? Вот ты, я вижу, делом занят, в разведке служишь. А те, кто у тебя за спиной сидят?
– Ну… без них тоже нельзя.
– Нельзя, правильно говоришь. Но они просто сидят на одном месте. Просто сидят, понимаешь? Не учатся, не работают. Если так все и продолжится, то… тьфу.
– Мексам, наверное, тяжелее приходится. У них ресурсов меньше.
– Ресурсов меньше, зато желания больше! Они с самого начала знали, что делали, понимаешь? Это мы здесь сидели, как куры над яйцами. А они… твари.
В голосе старика звучала чрезмерная экспрессия, но затронутая им тема показалась мне достаточно интересной. Чуть поколебавшись, я все же рискнул и задал следующий вопрос:
– Скажите, а как вы думаете, из-за чего война началась? На самом деле?
– Из-за земли, конечно. Эти придурки сначала выбрали горы, затем поняли, что участков с наносным грунтом там почти нет и начали завидовать.
– Наносной грунт?
– Чему вас только в школах учат? Здесь же сплошные камни, а вся пыль, песок и прочая грязь вымывается прямо в море. Как грунт для растений делать, спрашивается?
– Э…
– Тащить из моря. А это очень сложно. Нужна подложка, основание, ясно?
– Более-менее.
– Ну вот. Эти придурки начали голодать, столкнулись с кризисом рождаемости, а потом решили отнять у нас Северные равнины. Понимаешь?
– То есть, это все-таки они напали первыми? Не мы?
– Парень, ты на своей Полосе слишком много брехни слышал. Нам-то для чего воевать? Здесь все было хорошо.
– Ну да, верно…
Разговор оставил после себя тягостное ощущение – несмотря на серьезное искажение фактов и подгонку их под удобную лично ему версию, в целом старик говорил достаточно разумные вещи. Конечно, мне уже доводилось слышать подобные аргументы, но раньше я всегда находился рядом с линией фронта и воспринимал их в качестве некой пропаганды. Сейчас, на мирной территории, впечатление было абсолютно другим.
