Сэр Клифтон постоянно докладывал о настроениях в городе в связи с моим приездом. Есть недовольные, разочарованные, но все-таки преобладает облегчение, что все это наконец-то закончится. Даже лорды, по слухам, которые сражаются за корону, готовы уступить: лучше уж чужак, чем сосед, который та-а-а-акая сволочь, каких мир не видел!
Изаэль то ли по своей природной щебетливости, то ли еще как-то сумела закрыться от гнетущего влияния пропитанных кровью камней и снова чирикает. Возле каждого окна поставила по стульчику. А еще выбегает на веранду и оттуда жадно смотрит во двор, где так много ярко и непонятно одетых людей, где кони, мулы, собаки, а из-под арки ворот то и дело появляются богато украшенные повозки прибывающих лордов…
Я подумал, что чувствительность эльфов в самом деле… как бы велика. Здесь принц Эразм залил все кровью, когда во главе заговорщиков убил всех телохранителей отца, потому что Фальстронг, предчувствуя недоброе, взял с собой отряд полностью. Затем погибли защищающие короля рыцари свиты, а там только знатнейших было около двух десятков, затем убили и самого Фальстронга, что умело и мудро правил королевством больше сорока лет…
Я тогда не играл в ярость благородную, когда тело принца велел не хоронить в их королевской усыпальнице, а сбросить в выгребную яму. В самом деле ненавижу эту мразь и жалею Фальстронга, другое дело, что это вызвало живейший отклик среди населения, где кричали гневно, что в яме с дерьмом дерьму и место, только надо было сперва с принца-отцеубийцы еще и шкуру содрать с живого, чтобы знал, как убивать родителей, и моя популярность начала бурно расти еще тогда.
Сейчас, занимаясь с бумагами, я не замечал, как летит время, большую часть времени проводил в кабинете, а общаться выходил только к обеду, да еще перед ужином немного проходился по дворцу, вежливо раскланиваясь и стараясь не вступать в затяжные беседы.
Столица выглядит полуосажденным городом, хотя бои идут в стороне, начинаясь на стыках владений кандидатов на трон…
Сегодня утром я натянул штаны и вышел в коридор, намереваясь позавтракать в зале с прибывающим народом, узнать настроения и новости, на лестнице встретил Джизеса Крайста и Харли Квинна, военачальников Меганвэйла, оба оживленно говорили о том, о чем мужчины говорят с наибольшим азартом: какие придворные дамы тут роскошные и какая из них подоступнее.
Смутившись, оба умолкли, а Харли Квинн сказал Джизесу с упреком:
– А ты взгляни на его светлость!.. Все женщины ему глазки строят, а он хоть бы хны!.. Идет мимо и еще рыло воротит!
– Нам бы так, – вздохнул Джизес. – Ваша светлость, вы для нас пример аскетизма и сверхчеловеческой стойкости подобным соблазнам.
– Ну-ну, – сказал я отечески, – держитесь, господа. Не дайте дьяволу увлечь вас на путь порока.
Они остались на лестнице, а я спускался вниз и думал, что на самом деле я и вправду почти безупречен, сейчас все женщины съехались в королевский дворец и демонстрируют свои прелести в надежде обратить внимание. Другой бы вообще, а я вот абсолютно, почти абсолютно, исключения только подтверждают правило, а в правиле я целибатен с головы до ног.
Из зала быстро вышел юный лорд Герард, сын барона Валдуина, храбрый юноша, чистый и преданный, даже слишком, мне обычно неловко под восторженным взглядом его честных и преданных глаз.
Он быстро и грациозно преклонил колено, но тут же поднялся и посмотрел на меня с упреком и недоумением.
– Лорд Герард, – сказал я.
– Ваша светлость? – произнес он учтиво, но в самом тоне послышался вопрос.
– Баронет? – ответил я. – У вас какие-то непонятки?
Он прямо взглянул мне в лицо честными глазами праведника, какими мы почти все бываем в ранней юности.
– Еще какие, ваша светлость.
– Давайте объясню, – предложил я. – Объяснять и советовать я люблю. И умный я просто ужасть, и вообще великий советователь.
– Да нет, – сказал он поспешно, – мне советовать не надо, упаси Господи!..
– Так что же вас беспокоит?
– Непонятки, – сказал он честно, – как вы и сказали.
– Какие?
– Вы ведь паладин?
Я гордо выпрямился, выставил вперед ногу и приосанился.
– Еще какой!
Он вздохнул, на чистом челе наметилось место, где со временем появится морщина, а на лице обозначилась душевная мука.
– Так вот мне и непонятно, – сказал он с болью в голосе, – паладины должны быть чисты и непорочны, аки агнцы!.. А вы, как говорят, ночи проводите… стыд какой!.. с эльфийкой!
Я изумился:
– Так она еще и эльфийка? Вот зараза!
Он спросил с надеждой:
– Вам уже стыдно?
– Еще как, – заверил я. – Эльфийка… подумать только! А как вы догадались?
Он посмотрел на меня в великом удивлении:
– По ушам, конечно!
– По ушам, – повторил я. – Надо же… А я всегда смотрю сперва на сиськи. И потом уже… ага, и потом, правда, тоже. Если, конечно, есть на что посмотреть. А вы молодец, на уши… У вас все в порядке? Белки в детстве не кусали? А то у них тоже, знаете ли, уши… Или хомячки?
Он сказал обвиняюще:
– Не увиливайте! Неужели не чувствуете стыда? Да только за это паладинство должны забрать враз и навсегда!
Я посмотрел на него с симпатией. В глубокой древности, это года два-три тому, и я таким был. Хорошим, но ту-у-у-упым… Наивным настолько, что на меня бабочки садились.
– Господь истину видит, – сказал я благочестиво, – а неистовый Тертуллиан забрал бы паладинство и за менее заметный проступок.
Он покачал головой, взгляд его честных глаз не отрывался от моего лица.
– Так почему же?.. Я хочу понять. Это важно!
– Почему у меня не отобрали этих регалий? – спросил я. – Отвечаю. Хотя я живу в мире этих устаревших понятий, как вы, но я, в отличие от вас, руководствуюсь более высокими, созданными для истинных аскетов! Потому Господь оценивает меня по более высокой шкале, а на ее уровне предъявляются действительно высокие требования к человеку. В то же время по той шкале все эти совокупления оцениваются так низко, что их вообще не принимают всерьез.
Он пробормотал ошеломленно:
– Простите, я что-то потерял нить…
– Абисняю, – сказал я. – Когда-то в Царстве Небесном или на завершающем этапе его постройки мы начнем ценить женщину за то, предаст она или нет, пойдет с тобой в увечье, болезни и бедности или же бросит, а вовсе не по той ерунде, была ли у нее цела девственная плева до замужества! Я уже достиг, преодолел, возлифтился и теперь живу по той высокой морали. Тертуллиан это принял и по этой мерке меня и судит, потому что грех – понятие локальное, здесь грех, в соседних землях – нет. Или во времени. Сегодня грех, завтра – нет. Но грехом завтра станет относиться к женщине как к существу второго сорта, чего я не делаю уже сейчас!.. Потому я все еще паладин, более того, паладин с плюсом! Церковь, дорогой лорд Герард, работает на будущее!.. А теперь бегите, играйте…
