Зайчик, пока ждал нас, сумел почти перегрызть ствол столетнего дуба. Мне показалось, что и не жрал даже, а так, то ли зубы точил, то ли чесал, а может, хотел посмотреть, с каким грохотом бабахнется и сколько деревьев поломает…
Я замедлил шаг, сердца коснулась тихая печаль. Изаэль, настоящая разведчица, следует за мной всюду, спит в роскошных постелях и на охапке веток, под сводами дворцов, под пологом шатра и под звездным небом. Хотя перины или сено вряд ли для нее что-то значат, по-прежнему во сне влезает на меня и спит там, как щенок, устроившись на груди и мирно посапывая.
А мне каждый раз снится всякое, когда вот эта приятная теплая тяжесть на мне и запах волос, напоминающий о лесе… и не только о лесе.
Я не знаю, много ли собрала полезных сведений о людях, эльфы вообще-то несерьезный народ, несмотря на то что выглядят утонченными и холодноватыми красавцами. У них издавна все сложилось так сбалансированно, так удачно и уютно, что и карабкаться выше не было необходимости.
Эльфы не голодают, ни в чем не знают нужды, потому просто живут, радуясь жизни, а сродненный с ними Лес дает им все для счастья. И вот сейчас, когда Изаэль видит наш бедный раздираемый противоречиями мир, она ужасается на каждом шагу, и только ее природное легкомыслие не дает ее сердечку разорваться от горя. А еще втихую радуется, что эльфы – не люди.
К тому же видит, как спокоен я, что такая жизнь для нас норма, и сама копирует мое отношение и поведение, это одно из правил разведчика в чужой стране.
Зайчик заржал тихонько, приветствуя, Бобик подбежал к нему и помахал хвостом, извиняясь, что был груб и радовался, когда его взяли, а это копытное оставили…
Я начал поправлять без особой нужды ремни, сказал без охоты:
– Если помчаться в Мезину… гм… это далековато… Вам придется, как бы это сказать, пока вернуться в свои гнезда. Берхт, ты в замок… Сам сумеешь?
Он сказал обидчиво:
– Да вон его крыши отсюда видно!
– Вот и хорошо, – сказал я и повернулся к Изаэль. – Малышка, меня все еще несет, как бревно в бурном потоке после большого ливня. Я расталкиваю мелкие щепки и прочий мусор, которого всегда намного больше, но конце концов и бревно швырнет с водопада, где внизу разобьется на куски…
Она сказала наивно:
– Щепки уцелеют, когда падают с водопада!
– Очень уместно, – одобрил я. – Так вот, сейчас стараюсь, чтоб не обстоятельства меня несли, а самому начать как-то управлять хотя бы тем, куда меня прет и, главное, во что…
Она раскрыла хорошенький ротик и смотрела в великом недоумении.
– Ты хочешь стать богом?
– Люди, – ответил я значительно, – дети Бога. Он же вдохнул нам часть своей души, так что пора начинать мне ею пользоваться. Потому только сейчас и пытаюсь переломить ситуацию. А это и трудно, и… рискованно, лапушка. Потому сейчас, пока у меня есть время, я смотаюсь в Мезину, поищу этого сбежавшего колдуна, я имею некоторые права на преследования, вдруг он что-то украл в королевстве, за которое отвечаю теперь я?
Она спросила с надеждой:
– Но я с тобой?
Я покачал головой.
– На этот раз нет. Кто знает, что меня ждет. Я отвезу тебя обратно. Не хлопай глазками, чудо лупатенькое, тебе в самом деле пора в теплое гнездышко эльфизма, пока ты не раздрожалась так, что осыплются все перышки.
Она в самом деле хлопала глазами, то есть поднимала веки, открывая дивные огромные глазища во всю ширь, то опускала, и тогда густая тень длинных ресниц трагически падает на бледные щеки аристократки, и у меня щемит сердце от жалости и нежности к этому существу.
– Полагаешь, – прошелестел ее голос, – мне в самом деле… необходимо вот так?
– Еще бы, – сказал я. – Ты не замечаешь, как меняешься?.. Ты сейчас такое серьезное и печальное существо, а совсем недавно ты же была хитрая лисичка, ловкая, быстрая, умелая, брехливая, смышленая, задорная, смешливая, постоянно чирикающая…
Она сказала печально:
– Наверное, взрослею?
– Но не так же быстро, – взмолился я. – Я выехал из Савуази с такой смешливой дурочкой, а теперь со мной нежный печальный цветок, уже научился даже реветь… ужас какой!
Она печально вздохнула.
– Ну да, ужас. Сама знаю. Но вот беру и реву.
– Собирайся, – сказал я решительно. – Я отвезу тебя взад.
Она распахнула глаза, уже влажные от подступающих слез.
– А… как собираться?
– Никак, – ответил я. – Это фигура речи. Стой здесь, дальше все только мое.
– А Бобик?
– А Бобик побежит, – ответил я серьезно.
– Хорошо, – произнесла она со вздохом, – а то я его уже люблю.
– И он тебя полюбил.
Она проговорила тихо:
– Мы с ним похожи. В главном…
Я стиснул челюсти и по возможности сделал лицо неподвижным, суровым и значительным, я же этот, который, но внутри щемит, рвутся туго натянутые струны, и вся душа требует, чтобы не отпускал от себя это существо, только что признавшееся, что любит и предана мне ничуть не меньше, чем Бобик…
Нужно сейчас, сказал я себе люто. С каждым часом будет все труднее. Уже прирастаю к ней сердцем, это уже мое существо, уже входит в мою жизнь так, что даже и не знаю…
Берхт вскинул руку в прощании, повернулся и побежал в сторону городских ворот.
Мы промчались мимо часовых Эльфийского Леса, как возвращающиеся с войны победители: Изаэль впереди меня с распущенными волосами, улыбается и помахивает в приветствии передней лапкой, Бобик грозен, как сто львов, и так двигались, пока не остановились на огромной поляне, где на той стороне зеленый дом Гелионтэль.
Я соскочил на землю и нежно снял разведчицу, легонькую и трепетную. Она отводила взгляд, оба чувствуем себя не в своей тарелке, она прошептала едва слышно:
– Зачем я, дура такая, тогда пришла…
– Изаэль, – шепнул я, меня корчило от неловкости, – ну так уж получилось…
Она нежно и крепко поцеловала меня в губы.
– Иди, тебя ждет жена.
И, быстро отвернувшись, побежала к встречающим ее эльфам и эльфийкам.
Я прошел к дому, что теперь считается и моим, что-то он стал выше и объемнее, листья все золотого и пурпурного цвета, между ними свисают тяжелые спелые плоды, похожие и на медовые груши, налитые сладким соком, и на персики, и даже на помесь инжира с финиками.
Она охнула и обернулась от стола, когда я вошел, пригнувшись под эльфячьей низкой притолокой. Огромные серые глаза, что так восхитили меня при первой встрече, распахнулись во всю ширь.
– Астральмэль?
Я расхохотался, стараясь, чтобы это звучало легко и раскованно.
