Он ушел, как я заметил, вздыхая с облегчением. Не знаю, что понял, но уже то, что не уйду куда-то на сторону королем, успокаивает его тревожную душу.
Глава 10
Конечно же, в честь возвращения лорда во дворец сенешаль и прочие распорядители тут же устроили пир и танцы. Вообще Господь явно творил человека и посмеивался, если мы одинаковой пьянкой отмечаем дни рождений, свадьбы, похороны, проводы в армию и возвращение оттуда, разводы и рождения детей…
Местный бард, перебирая ловко струны, но в то же время как бы с благородной ленцой, красиво и прочувственно поет о воинских подвигах, жарких схватках, звоне мечей и грохоте боевых топоров по щитам с гордыми рыцарскими гербами…
Я заслушался, молодец, чувствуется профессионал, умеет подбирать емкие и выпуклые слова, что щипают за душу так же, как он за струны.
Он заметил, что я остановился у колонны и тоже слушаю, не подал виду, но явно стараться начал больше. Публика, в основном женщины, внимают с некоторым вялым интересом, явно ждут, когда же начнется за любоф, однако мужчины покрикивают довольно, улыбаются и горделиво подкручивают усы у кого уже есть, кто-то притопывает, полагая, что попадает в такт.
Я кивком подозвал его, не мне же подходить, он хоть и человек искусства, зато власть – я, он подбежал и суетливо поклонился.
– Слушай сюда, – сказал я державно. – Песнь хороша, но нужно усилить некоторое моменты. Вот у тебя там герой погибает просто так, а лучше сделать эпизод, как он красиво закрывает своим телом сюзерена от вражеской стрелы или копья…
– Вас?
Я отмахнулся:
– Да хоть и меня, тут важна смысловая нагрузка. Отдать жизнь, спасая лидера, – это крайне важно.
Он кивнул:
– Понимаю-понимаю.
Я нахмурился.
– Ничего ты не понимаешь. Отдать жизнь за вождя – это цель, это счастье, это достижение! Такое нужно культивировать, ввести в школьные программы, сделать элементом воспитания патриотически настроенной молодежи. Если сумеешь это сделать, обещаю всестороннюю поддержу со стороны государства. А чтобы это не было слишком явно, а то приятели по литературному цеху сочтут предателем, сделаем это неявно.
Он пробормотал:
– Как?
– Специально созданные, – пояснил я, – неправительственными организациями общества наградят тебя высшими литературными венками, назовут гением всех времен и народов, а я приму тебя в колонном зале дворца и вручу какой-нибудь пряник. Награду, в смысле. Это сделает тебя недосягаемым для критики всяких мелких завистников, а они все завистники, сам знаешь, и все мелкие, тебе не ровня…
Он заколебался, наконец спросил с надеждой:
– А каков размер пряника?
Я похлопал его по плечу:
– Договоримся. А пока иди выступай для народа!
Вечером на город обрушился ливень, но такой короткий, что быстро образовавшиеся лужи моментально исчезли на разогретой земле, тучи растворились, как туман, небо страшно и красиво засияло умытыми звездами.
Я поднялся на крышу, осмотрелся, часовых нет, ближайшие на башнях, присел, представляя, как вот сейчас мощно отпихнусь задними лапами и пойду вверх быстро-быстро, пока не обратили внимание. Сейчас, когда для массы тела совсем не требуется захватывать камни или почву, трансформация идет влет, сам еле успеваю заметить…
Крылья просто трещат, когда вот так загребаешь, ввинчиваясь почти вертикально, но боль приятная, как после интенсивной тренировки, вроде бы наконец-то отыскал баланс между размахом крыльев и крепостью сухожилий.
Кажется, никто не заметил мелькнувшее на фоне звезд темное тельце, я перевел дыхание и перешел в стремительный полет по горизонтали. Лететь долго, а я терпеть не могу однообразную и нетворческую работу, сразу начал усиленно представлять, что мои сухожилия становятся крепче… еще крепче, ну, из-за добавки кремния, к примеру, пленка тоньше и прочнее, а мой клюв ну просто бессемеровская сталь…
Мне даже показалось, что получается что-то, не случайно же то крылья почти отказывают, то вдруг сердце начинает стучать с перебоями, то дикий жар охватывает всего так, что чешуя раскаляется…
Далеко внизу блеснула серебристая поверхность, словно подрагивает живое серебро, так мы в детстве называли ртуть, но здесь это просто кромка моря под призрачным светом луны, отблеск ее серебристости на волнах.
Я начал спускаться, узнавая знакомые места, и когда вдали выросли знакомые башни Тараскона, я шел чуть ли не на бреющем полете, выбирая место на морском берегу, чтобы приптеродактилиться поближе и поудобнее.
Перед восходом солнца, когда ушла луна, вода превратилась в густое тяжелое масло. Волны накатывают на берег тяжело, через силу, назад вернуться уже нет сил, и остаются там, медленно продавливаясь сквозь крупнозернистый песок…
Но выглянуло солнце, и мир ожил, начиная с зарумянившихся облаков, синего неба, что было только что мрачно-лиловым, даже волны побежали быстрее, на ходу превращаясь в бодряще-зеленоватую воду, почти прозрачную, с гребешками пены, что остается у меня под ногами на берегу.
Я шел неторопливо, из-за далекой насыпи высунулись и начали подниматься верхушки мачт, сердце мое застучало радостнее, я невольно ускорил шаг.
Это место по привычке называю гаванью, хотя на самом деле это бухта, а гаваней здесь теперь несколько, так как, строго говоря, гавань это та часть бухты, что примыкает к причалу, где принимают корабли, загружают, разгружают и делают мелкий ремонт.
Теперь здесь, когда я развернул масштабные работы, уже три гавани и два огромных дока, в каждом белеют скелеты кораблей, на которые осталось только нарастить мясо, а затем обтянуть кожей.
Я взбежал бодро на каменистую насыпь, отсюда распахнулось такое, что дыхание сперло в груди: сотни новеньких домов и бараков, тысячи человеческих фигурок, как муравьи, тащат бревна, грузят, обтесывают, прилаживают к скелетам кораблей, а на телегах уже подвозят паруса, поспешили торговцы, ну да ладно, вместительные склады построены загодя, потом проще взять на месте…
Издалека донеслись охи и ахи, работники останавливались, указывали на меня пальцами, наконец-то узнавая меня и без Зайчика и Бобика, вот она, слава, настоящая, моя…
Впрочем, я здесь бывал много раз, а такого запомнить нетрудно. Я улыбался и махал рукой, наконец ко мне подбежал один из мелких управляющих, судя по его гильдиевому значку.
– Ваша светлость, – спросил он испуганно и согнулся в поклоне, – что изволите?
Я спросил отрывисто:
– Кто здесь главный корабельный мастер?
– Господин Крис Астон, – отрапортовал он и добавил неуклюже, – ваша светлость.
– Отыщешь, – велел я, – скажешь, чтоб к вечеру подготовил все чертежи кораблей и явился ко мне, как Сивка-Бурка!.. А мне к тому времени отыщите чистое помещение для работы.
