- Скачал у Смолякова.
- Надо же, - услышав первые звуки, Женя втянула голову в плечи, но наушник не вынула, - я думала, у меня кровь из ушей польется от такой музыки. – Она повернулась к нему боком. - Не льется, не?
- Нет, - тихо произнес Филатов, наслаждаясь близостью с девушкой. Их разделяли лишь тонкий проводок и расстояние меньше метра.
- Евгеньич, наверное, специально слушает такое, чтобы не раздражаться от храпов на дежурстве.
- Милая, - наклоняясь к девушке, на ухо сказал Дима, - храп в реанимации – это просто музыка для ушей. Если храпят, значит - живы.
- А, ну точно, - рассмеялась она, чувствуя, как его дыхание обжигает ее кожу.
Женя наклонилась на стену и позволила молодому человеку вплотную приблизиться к ней. Филатов смотрел ей в глаза и чертил носом вертикаль в такт музыке. Ему было все равно, как это выглядело. Он чувствовал, что его тянет к этой девушке все сильнее, и страх быть застигнутым врасплох начальством отходил на второй план. Были только Он и Она. Все.
Женя улыбалась. А что? Они ведь просто слушали музыку. Близко-близко друг к другу. А остальные могли думать, что хотят. Особенно медсестры. Ведь Филатов остался за старшего. Понятно? Ее Филатов.
Они наслаждались этой внезапной близостью, говорящей без слов. Одну песню, вторую, третью. Забыв о заботах и долге: пейджер будто специально молчал, давая им еще немного побыть вместе. Рядом не было никого, на этаже стояла удивительная тишина. И их губы уже готовы были соприкоснуться, когда дверь в отделение вдруг распахнулась настежь, и в нее ворвался вспотевший мужчина с пакетами наперевес.
Он направлялся к ним быстрым шагом, нет, почти бежал. А зеленая больничная накидка развевалась на нем, словно плащ.
Дима снял наушник и обернулся.
- Я не пущу его, - прошептал Филатов, сжимая руки в кулаки.
- Пустишь, - выдохнула Женя, хватая его за ворот халата.
- Ни за что! – решительно произнес ординатор, намереваясь в секунду преодолеть одним прыжком несколько метров и оказаться у него на пути.
- Нет, - улыбнулась голубоглазая девушка с наушником в левом ухе и резко притянула его к себе.
Их губы встретились, и они ощутили дрожь, бывающую только в самый первый раз для двоих. Руки Димы повисли вдоль тела, но тут же взметнулись, чтобы обхватить лицо девушки покрепче. Он принял ее поцелуй с горячностью подростка, совершенно забывая о происходящем вокруг. Женина кожа пахла чем-то сладким, а на языке чувствовался привкус кофе. Эти ощущения захватили его, окутали теплом, разгорающимся сильнее и горячо пульсирующим по всему телу. Они не смогли оторваться друг от друга даже тогда, когда рядом с ними громко хлопнула дверь.
Сергей залетел в палату, бросил пакеты к ногам девушки и сам сел рядом на краешек кровати. Плащ из больничной накидки в последний раз подскочил в воздух и тихо опустился обратно на его спину.
- Привет! - как ни в чем не бывало, воскликнул он.
Марьяна медленно высунула глаза, а затем и нос из-под одеяла. Вслед за носом показались и распухшие от слез губы. Она поправила копну рыжих волос и уставилась на него.
Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Осторожно и нежно, будто боялся причинить еще и физическую боль. Девушка закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает дрожь.
Между ними вновь повисла тишина. Сергей не двигался, не выпускал ее руки из своей и молчал. Умирая от любопытства, она все же приоткрыла веки. Мужчина смотрел на нее боязливо и нерешительно. Он робко улыбнулся, и в его улыбке было столько боли, что ей сразу захотелось открыть то окно, которое выпустило бы его страдания и сожаления на волю.
- Не смотри на меня, - произнесла она, сглотнув, опустила глаза и принялась рисовать на одеяле пальцем короткие отрывистые линии и штрихи, словно пытаясь перечеркнуть что-то, мешавшее ей дышать в этот момент свободно.
- Я не верю в принцесс, - прошептал Донских, кусая губы, - но ты прекрасна всегда: с утра, после суток на ногах в больнице и даже пролив водопады слез из-за какого-то вшивого мудака, вроде меня.
Марьяна улыбнулась одними лишь уголками губ. Она пыталась вернуться к реальности и прислушаться к его словам. Похоже, мужчина собирался сказать что-то действительно важное.
- Смотри, что я принес. – Сергей одним рывком подтянул к себе пакеты. – Сейчас ты поймешь, почему я ушел - не мог явиться к тебе без этого.
- Что там?
- У меня здесь машина времени.
- Ее не существует. - Усмехнулась.
- Ошибаешься! – Он с улыбкой достал из пакета большой газетный сверток и протянул ей. – Открывай!
Девушка приняла сверток, подколотый сверху скобами.
Осторожно надорвав верхушку, она почувствовала сладкий запах, странный, но почему-то до боли знакомый. Не то ли яблоки, не то ли земляной пар… Или что может так нежно пахнуть? Почти как кусочек неба?
Нет, это был свежий аромат. Словно сам запах лета пробрался и наполнил собой всю палату. Она заглянула внутрь: в бумаге прятались цветы. Нет, не королевские сорта, достойные восхищения и преклонения. А обычные, скромные полевые ромашки! Зимой… Такие же юные, невинные и романтичные, какими они сами когда-то были с Серегой.
- Извини, вот нет на них тех мерзких маленьких жучков, которые вечно старались запрыгнуть тебе на руки, пробраться под одежду и противно щекотали. – Воскликнул Донских, глядя, как девушка освобождает от газеты свой букет и вдыхает его аромат. – Но вот лепестков – сколько хочешь! Можешь отрывать их и гадать, все равно ответ один – любит. Любит, как дурак последний! Любит тебя одну, да так, что башню сносит напрочь!
- Тебе кто-то заплатил, чтобы ты это сказал? – рассмеялась она, выглядывая из-за белых лепестков, приятно ласкающих нежную кожу ее лица, припухшую от слез.
- Нет, я ужасный циник, ломающий себя ради любимой женщины. – Он засунул рук в пакет. – Не сбивай меня, а то настрой пропадет. Забуду все, что хотел сказать.
- Тогда продолжай.
- Это тебе...
Перед ней на коленях стояла коробка с кефиром и круглая буханка еще горячего серого хлеба.
- Мне даже страшно подумать, где ты был, у кого стащил все это и как успел?
- Сейчас я все расскажу. - Сергей положил ей на колени связку ключей. – Это от моего мотоцикла. Обещаю прокатить тебя на наше поле летом. Уложу тебя на влажную от дождя траву, сделаю венок из ромашек, а потом выкину его к черту и буду любить тебя прямо там. – Он рассмеялся, увидев ее округлившиеся глаза. – Конечно, если ты мне позволишь. Еще я хотел бы сделать тебе яичницу. Помнишь, ту, чумовую, которая готовила нам Машка? Нам ведь тогда было так хорошо... И хотел бы найти дома тот самый старый вязаный свитер, в который мы помещались вдвоем и могли спрятаться от всего мира. Еще я должен сделать кое-что важное.
