— Бросьте, местресс, вы все равно не сможете сопротивляться. Если быстро все расскажете — вам же легче, — и в голосе, измененном артефактом, слышится участие. Он мне серьезно сочувствует? Или мне кажется, или я ловлю его эмоции, что вернее всего. Ведь чтобы ощущать мои эмоции, ему так нужно раскрыться. — Вы смогли обойти выжигание магии?
И снова тяжесть наваливается на плечи свинцовым плащом. Я буду молчать. Молчать. Молчать…
— Да…
Теперь я, кажется, больше всех ненавидела себя.
— Не вините себя, — и эта глупая жалость, которая сквозит в чужих чувствах, за одну ее хочется убить сволочь. — Я же говорю, чем быстрее ответите, тем быстрее все закончится.
— А потом что? — не знаю, как нашла в себе силы на встречный вопрос.
— Отпущу вас, конечно. Я не воюю с женщинами.
— Зато воюете с целым государством.
— Напротив, я минимизирую потери. Итак, как вы обошли выжигание?
Слова в себе я буквально давила в зародыше. Так, что перехватило дыхание. Только долго без воздуха не продержаться.
— Реликтовый василиск, — я скорее выдохнула, чем ответила и тут же сделала судорожный вдох.
— Неужели? Он у вас есть?
Нет! Нету! И никогда не было! Это именно то, что я хотела ответить. Хотела, но не смогла.
— Да.
— Где?
Я застонала, борясь с собой. Да что же это такое?
— Местресс, мне всего лишь нужна его кровь. Она у вас есть?
— Да, — я никогда не замечала за собой привычки грызть ноги, сейчас же я кусала пальцы, вцепилась зубами в ладонь, укусила до крови, и все равно не помогло.
— Где? Продолжите сопротивляться — и я усилю воздействие.
Он знал, о чем говорил. Этот человек мастерски пользовался своим даром. Куда там Майку. Я все-таки пробовала строить щиты, дотягиваться до магии — все без толку. Щиты сыпались, как песчаные, магия не отзывалась, эмоции захлестывали. Не получалось, что бы я не пыталась делать — ничего не выходило. Даже собственное тело мне не принадлежало. Я сидела и смотрела на мучителя, как кролик на удава. И давление только увеличивалось. Оно возрастало, оглушало, опустошало.
Проклятая черная колба лежала в кармане куртки. Даже не знаю, зачем я ее взяла. Не захотела оставлять дома, решив, что со мной безопаснее. Идиотка. Вот как есть идиотка.
— С собой.
Чужое удивление, сменившееся радостью, полоснуло по оголенным нервам. Будто в открытую рану пальцем ткнули.
— Отдайте.
— Нет, — даже не знаю, как нашла в себе силы отказать. Сама удивилась, как я так смогла.
Мы встретились взглядами, черные, как сама бездна, глаза смотрели пристально и осуждающе. Так смотрят на нашкодившего ребенка.
— Отдайте, местресс, мне не хочется применять еще и физическую силу. А глубокое эмпатическое воздействие, как вы знаете, действует на разум разрушительно. Отдайте по-хорошему.
Я сжала кулаки, сильно, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Глупо сопротивляться, но я попробую. Мужчина вздохнул. Тяжело и грустно. Но эмпатию применять не стал, иначе бы просто заставил отдать пробирку, да еще приползти для этого к нему на коленях.
Но он встал сам, я тоже поднялась, пусть ноги держали плохо. И отходила насколько возможно, пока не наткнулась на стену, но мужчина в три больших шага преодолел разделяющее нас расстояние. Стоя вплотную, человек казался совсем подавляющим, высоким, ощутимо выше меня и сильней. Руки в перчатках коснулись моего левого кармана, но там ничего не было. Правый карман — там лежали ключи. Эмпатия — обоюдоострое оружие. И я улавливала отголоски его собственных чувств. Предвкушение, волнение, легкое возбуждение. Ему нравилось стоять рядом и дотрагиваться до меня. Нравилось ощущать собственную власть, всецело контролировать ситуацию. А ведь он и не обыскивал толком, не обшаривал карманы, а всего-то считывал мои эмоции. И понял, что во внешних карманах ничего важного не лежит. Его рука потянулась к моей груди, где во внутреннем кармане лежала пробирка. И я испугалась. Того ли того, что незнакомый мужик сейчас меня облапает, или что найдет пробирку, или всего и сразу, но на секунду я сбросила ярмо чужой воли, дернувшись в сторону. И, конечно, почти сразу попалась. Меня вернули на место, практически прижав к стене, и теперь, в довершение всего, я ощущала чужое удовольствие. Все-таки интереснее, когда жертва сопротивляется.
Такая наглость придала сил, и я сосредоточилась, стараясь применить магию, пусть сконцентрироваться совсем не выходило. Но, подавив мои жалкие попытки сопротивления, эмпат распахнул края куртки и залез во внутренний карман. Конечно, он уже догадался, где искать. Я в ответ вцепилась в его запястье, забравшись пальцами под плащ, наткнулась на какой-то браслет. Мужчина дернул руку, доставая пробирку, а я ухватилась за что смогла, поняв, что все напрасно. От обиды и отчаяния хотелось закричать или на худой конец выругаться, но слова застряли в горле.
Нащупанный мною браслет порвался и рассыпался, в ладони лежала нитка с оставшимися бусинами. Не браслет. Четки. Вот и характерный пушистый кончик. И я уже абсолютно точно видела их на руке…
Владельца Миасского банка.
Мы стояли друг напротив друга. Я сжимала оставшиеся бусины, он держал в руке пробирку.
Запоздало мелькнула мысль, что стоило бы притвориться и сделать вид, что я ничего не видела и ни о чем не догадалась. Но, как говорится, хорошая мысля…
— А ведь я действительно собирался вас отпустить, — Айрат Ликхар снял маску и скинул капюшон. — Просил не сопротивляться.
— Ксавьер вас другом считал, — зачем-то сказала я. Вряд ли Ликхар проникнется и пожалеет о содеянном.
— И его мне тоже жаль, но он слишком близко подобрался к нашим исследованиям. Моя семья готовила все десятилетия, если не столетия, с самого падения Миасской империи. Я не имел права рисковать. Но ваш муж оказался удивительно живучим. Или, вернее сказать, ему повезло с такой женой? — миасит улыбнулся, я же смотрела и не понимала, как же мы раньше не догадались?
В Миасской империи жили сильнейшие эмпаты. Никто больше не смог подчинить драконов.
— Зачем вы все это делаете? Хотите отомстить всему миру, выпустив чуму?
— Что вы, местресс, какая месть? — мужчина убрал пробирку с кровью василиска под плащ и устало покачал головой. С каким-то мстительным удовольствием я поняла, что и ему эмпатия дается не так уж легко. — Кто лучше, чем мы, знает, каково это — потерять всех и все. Когда ночью от погребальных костров светло как днем. Когда эпидемия опустошает город за городом. Нам рассказывают это в детстве, всем потомкам империи. Мы дорожим своими корнями.
— Тогда зачем это все? Чего вы добиваетесь?
Ликхар не обязан был отвечать, кто я вообще, чтобы задавать вопросы? Но он ответил, легко, будто я спрашиваю очевидную вещь.
