Когда я вышел из ванной, то напоролся на стену в виде воинственной Вольской.
Что может быть хуже?
Только Вольская, сообразившая, что на меня повлияет лучше и сильнее её нежность и ласка. Если её выпады, крики и угрозы я могу отразить, то умоляющий взгляд, нежные прикосновения и мягкий голос меня полностью обезоруживают.
Она поняла это, когда на своё холодное: «Сейчас же покажи мне живот!», получила такой же каменный ответ: «Нет».
Ведь за этим последовало: «Ян, пожалуйста…», и я как дурак показал свою слабость. Промолчал и прошёл мимо неё.
— Не понял, а где все? – прислушиваюсь к тишине и выглядываю парней.
— Я их выпроводила, – тихо подходит сзади Мила. – Мне хотелось побыть вдвоём…
Бесшумно сглатываю.
Ну вот почему сейчас? Что мешало захотеть раньше?
Как раз сейчас я не способен на выяснение отношений, в данный момент меня больше волнует изнывающий от боли бок. Кровь не останавливается. Уже все полотенца и мази в доме использовал. Всю ванну заляпал красными каплями. Обезболивающее не помогает, так что придётся звонить Аристарху Семёновичу и спрашивать, что делать. Он мужик понятливый, и если настоятельно попросить об этой ситуации не распространяться, то в положение он войдёт, несмотря на крепкую дружбу с отцом. Остаётся только побыстрее уложить спать Милу и взяться за дело. Салфетка на боку уже вся пропиталась кровью, и скоро футболка перестанет это скрывать.
— Уже поздно, – поворачиваюсь к девушке и тону в её проникновенных серых глазах. Последний раз она так смотрела на меня после аварии. Та же растерянность, тот же страх, та же душевность. Все эти чувства она вложила в ту ночь. Раскрыла вместе с нашей близостью.
Врач сказал не тревожить Милу. Так что делать? Прятать порез, заставляя её волноваться и дальше? Или дать возможность ей выплеснуть эмоции вновь? Как тогда…
Несмотря на всю боль, которую сейчас испытываю, я готов на всё, чтобы снова ощутить тепло её рук на своей коже. Чтобы обрести покой в её глазах. Чтобы разделить на двоих дыхание.
Это эгоистично с моей стороны.
Всего один робкий шаг Милы в мою сторону, а я уже готов схватить её всю.
Это напугает девушку. Оттолкнёт.
А я не уверен, что смогу сдержаться, когда Вольская приблизится ещё ближе. Когда захочет помочь и окутает меня своей теплотой и мягкостью. А она умеет быть такой, ещё как умеет. Стоило мне прочувствовать это на себе всего раз, до дрожи хочу ещё…
Но использовать доброту девушки в таких корыстных целях не могу, иначе потеряю её навсегда.
«Не дави на неё…»
Значит, выход один. Смириться с положением, сгладить все углы, чтобы не обидеть и показать, что я ценю её заботу, и попытаться самому справиться с кровотечением.
— Барсов… — утомлённо вздыхает Мила. – Ты знаешь, мне это всё так надоело…
— Что именно? – напрягаюсь я, прикусывая язык, чтобы не взвыть от резкой боли.
— Что ты меня за дуру держишь, – стреляет обвинением и прожигает уязвлённым взглядом.
— Наоборот, Вольская, я считаю тебя одной из самых умных женщин, – отбиваюсь от выстрела. – А вот характер у тебя ужасный…
Слегка улыбаюсь, но, кажется, девушка не оценила мой юмор и настроена атаковать.
— Такое ощущение, что я тебе мешаю… — смыкает губы в одну линию. – Ян, если ты чувствуешь, что после аварии должен мне помогать, то это не так. Я снимаю с тебя любую ответственность и прошу отпустить меня домой.
Что я там говорил, что она умная?!
Пристально смотрю в её глаза и борюсь с тем, чтобы не накричать. Прячу за спину руки, чувствуя, что меня начинает трясти.
— Выкинь из головы эти глупости, Вольская, – понижаю от злости голос. – Ты мне не мешаешь.
— Да ну? – язвительно усмехается и складывает на груди руки. – А не по этой ли причине ты сейчас от меня пытаешься избавиться? Так я облегчу тебе задачу и уйду сама.
Сжимаю кулаки и мысленно впечатываю их в стену.
— Вольская… — скриплю зубами. – Я сейчас не посмотрю на то, что тебя даже пальцем трогать нельзя, и отхожу по заднице так, что на всю жизнь забудешь слово «сама».
Всего за секунду её лицо приобретает оттенок переспелого томата, а глаза темнеют от бешенства.
У меня аж мелькает мысль, что сейчас получу свою вторую пощёчину за всю жизнь, кстати, от этой же женщины, но она решает, что я не достоин даже этого. Резко разворачивается и уходит.
— Чего ты добиваешься? – рычу в затылок, следуя за ней по пятам. – Мила! – хватаю за локоть и тяну на себя.
— Я всего лишь хотела помочь… отблагодарить за твою помощь, – хрипло отвечает она, и я цепенею, получая ту самую оплеуху, которую ждал.
— Мне не нужна твоя благодарность, – цежу сквозь зубы и отдёргиваю свою руку. – Иди спать, – киваю на дверь её комнаты.
Вижу, как высоко вздымается её грудь, как широко раскрываются глаза, как подрагивают ресницы, и как постепенно тускнеет взбудораженный взгляд.
— Хорошо, – сдавленно произносит Мила, и, кинув напоследок на мою футболку короткий взгляд, оставляет меня одного.
Сердце стучит так, что у меня кружится голова.
Благодарность… вот он, мой приговор. Она просто чувствует себя обязанной, в то время как я, разинув рот, ищу в каждом её слове, в каждом взгляде и действии глубокий смысл.
А его просто нет…
Что ж, теперь уже и не так страшно истечь кровью.
***
Не разбирая своих мыслей, захожу в ванную, хватаю последнее чистое полотенце в шкафу и, приложив к ране, опускаюсь на холодную плитку.
Перед глазами начинает всё расплываться, и это на мгновение напоминает, что нужно принимать меры, иначе будет худо. Я не могу просто отрубиться и оставить Милу одну. Что бы сейчас между нами ни происходило, я должен за ней приглядывать. Девчонка еле дышит, стресс ей ни к чему. А моё бренное тело, валяющееся без сознания на полу, точно напугает её. Ещё не хватало затруднять дыхание и ухудшать состояние лёгких.
Как ни крути, мне ещё нужны силы, чтобы остановить её. Если она уйдёт, я точно не выживу.
А она наверняка уже взламывает замок в двери, чтобы сбежать и больше меня не видеть.
Чёрт!
Этого нельзя допустить, я загнусь без неё. Сдохну без своей паршивки.
В ней моя сила, моё желание жить.
Пусть лучше так, чем никак… лишь бы она была со мной… даже из-за благодарности.
Сцепляю зубы и поднимаюсь с пола. Сколько я тут просидел?
Потерял счёт времени…
Вдруг Мила уже ушла?
Какой же я идиот!
Ведь чувствовал, что будет правильно открыться ей, но до последнего убеждал себя в том, что она слаба.
