Лихо обогнали медленно бредущего ишака с арбой, гружёной зеленью и овощами, флегматичное животное даже не посмотрело в нашу сторону, как и человек в повозке. Затем успешно справились с одиноким велосипедистом, у которого багажник был забит мешками выше головы седока. К велику был приторочен длинный лук и колчан с десятком стрел, такое оружие увидишь редко. Стрельба из лука требует длительных тренировок и практики.
Чуть позже к конвою присоединились два невзрачных пассажира с небольшими, на один мешок, тачками. Это новенькие, на воле они обосновались недавно. Начинающие фермеры, для них это проба сил, товара для торговли ещё мало. До города оставалось всего километров пять, но я их хорошо понимаю, по грунтовке толкать перед собой тачки – сомнительное удовольствие. Груз лёгкий.
Тачки забросили на прицеп, пассажиров – в салон. Эти тоже без огнестрела, вооружены арбалетом работы оружейника из Передела. Будь я без сопровождающего, довёз бы попутчиков безвозмездно, однако присутствие интенданта сгубило благие намерения. Троцкий решительно заявил, что отправиться на торговлю и не зарабатывать при каждом удобном случае есть глупость и разврат, избалуем. Пришлось взять копеечку малую.
Услышать свежие сплетни и городские новости не вышло, не в курсе, не интересуются. Скучные пассажиры, без огонька. С такими уснёшь. Что-то интересное может рассказать только Мордовский Папа, но и его весёлый трёп сводится, в основном, к перемыванию косточек соседям-хуторянам… Зато Ирке, наверняка, с Константином не скучно.
Здесь никто ничем не интересуется, происходящее за пределами привычного круга общения хуторян не колышет. Да и горожане в массе своей такие же инертные. Разобщенность царит чудовищная, ненормальная какая-то… Им бы, фермерам и хуторянам-промысловикам, давно пора организовать свою Аграрно-Промысловую партию, которая помогала бы им в коллективном отстаивании своих интересов, в защите от хулиганских набегов с целью грабежа плантаций, вырабатывала бы единую ценовую политику на рынке, а в городском Совете занималась бы нормальным лоббированием.
Но нет, каждый сам по себе, нет солидарности с коллегами, а взаимопомощь минимальна. Весь Передел до сих пор живёт без общественной инициативы и гражданского любопытства. Да ладно, чего тут ворчать… Пятисотка точно так же обособлена. Завал, в общем, никакого народного единства. Оно, единство, проявляется только в кабаках после третьего стакана.
Северный, главный въезд в Переделкино украшают – и это так, – полосатая сторожевая будка с двускатной крышей и постоянно поднятый облезлый шлагбаум. От будки в обе стороны тянется неровная защитная изгородь городского периметра, за неимением такого количества колючей проволоки и жести сделанная из местного колючего кустарника. Высота заграждения небольшая – мне по грудь, теоретически можно перелезть, но на эти колючки даже смотреть страшно. Всем хорош такой периметр, вот только после каждого сильного ветра его приходится латать. Кретова рассказывала, что в своё время легко нашла три места, где через периметр можно перелезть.
Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь здесь стоял на фишке, в отличие от въезда южного, где никто не ездит и не ходит. Там, на юге, начинается магистральная грунтовка к немецкому сектору, и поэтому её охраняют, хотя до немцев километров триста. На такое расстояние на велике не махнёшь, да и ослик не поможет.
А здесь обычно пусто. Зато это яркая достопримечательность и обязательный атрибут. Часть городских понтов. Переделкинцы очень трепетно относятся к статусу города и горожан, постоянно подчёркивая свою цивилизованность. Как сказал мне здешний бармен из «Мёртвой Петли», для абсолютных понтов городку катастрофически не хватает стильных городских часов на фасаде административного здания. И взять их негде, невозможно представить, что ЦУП с какого-то перепугу проникнется нуждами горожан и запихнёт такие часы в малую бочку или баррель. Если Левашов вдруг сподобится сконструировать подобное культовое устройство, переделкинцы ему ростовой памятник на площади поставят.
Сегодня же нашему с Кретовой удивлению не было предела, возле будки стоял караульный, шлагбаум был заново окрашен и опущен! Высокий мужик был вооружён мосинской винтовкой с примкнутым четырёхгранным штыком – классический образ часового. Возле будки – скамейка, на которой лежит амбарная книга, на поясе грозного мужчины висит мобильная радиостанция. В двух метрах от «фишки» установлена половинка стандартной железной бочки из-под топлива. Торчащие из неё сухие ветки местного саксаула недвусмысленно определяли назначение бочки – свет от костра и средство обогрева. Ночами чаще всего тепло, так что эта бочка стоит в качестве психологической поддержки караульного. Жутковато одному в темноте.
Пост был оснащён тремя жидкотопливными светильниками: под крышей будки, на шлагбауме и на столбе у обочины, вынесенном вперёд на двадцать метров. Значит, служба здесь и сейчас идёт посменно и круглосуточно. Интересно, с чего бы такие перемены?
Конвой встал. Кретова ловко спрыгнула с опустившегося на минимум высоты гравилёта, я тоже выбрался из-за руля. Хранитель периметра сдержанно кивнул Константину, молча обошел нас слева, показывая, что представители Пятисотки его не интересуют, однако всё-таки сунул голову в салон, начав пытать пассажиров.
– По какому шухеру кипеш? – молвила Ирина.
Я пожал плечами, наблюдая, как человек с винтовкой неторопливо прокачивает незнакомых ему людей. Наконец он вернулся и сразу хрипловато молвил с выраженным южнорусским акцентом:
– Откель будете?
– Оттель, из Пятисотки, что ж тут думать.
– Происшествия в пути, что-то необычное, дамочка?
– В Горелом дым, конвой опять обстреляли. Стрелок уничтожен, нужно сообщить его знакомым или родне. А вам пора бы начать контролировать ближнюю часть магистрали, – со сдержанным недовольством сообщила Ирина.
– Хорошо, доложу по команде. Пройдите к будке, уважаемая, надо зарегистрировать ЧП в журнале.
– А что, собственно, в городе произошло? – встрял я.
– Вам, значится, это знать не положено, – сухо ответил караульный.
– Как так не положено? Хочется быть готовым к возможным неприятностям! – возмутился я. – Крокодилы из реки вылезли или немцы напали?
– Не положено! – прорычал он уже громче. – Гражданским опасаться не следует, что бы ни случилось, вы будете в безопасности.
Кретова потянула меня за рукав. Я понял, что группер права – эмоции тут неуместны, а нервы, судя по всему, нам ещё понадобятся. Действительно, лучше не нарываться, служивый может разозлиться и упечь до выяснения в кутузку. Махнул рукой и пошёл к машине. Пассажирам караульный тоже ничего не стал объяснять. Через несколько минут вернулась и сердитая Кретова.
– И что? – спросил я у группера.
– Да ну его! В прятки играет, секретчик хренов. В городе разузнаем. Поехали уже, – отрывисто бросила Ирина.
– Хорошо, что этот фраер хотя бы винтовку не выбрасывал штыком вперёд, – съязвил Спика.
