Так закончилась жизнь величайшего греческого оратора, чья антимакедонская политика, вероятнее всего, и привела к уничтожению греческой независимости; но его упорное сопротивление империализму Филиппа и блистательное ораторское мастерство, страсть и патриотизм повлияли на многих будущих политиков. Например, Цицерон назвал свои знаменитые речи против Марка Антония «Филиппиками»;
[795] а его слова о подкупах и взятках, которыми Филипп якобы проложил себе дорогу к успехам, повторялись не только Цицероном, но также и Горацием с Ювеналом.
[796] Идеалы античного мира часто перенимаются и в современную эпоху. Так, во время Первой мировой войны в Лондоне отрывки из погребального слова Периклу из Фукидида о ценности демократии были вывешены в автобусах.
[797] В 1930-х годах Уинстон Черчиль сравнивал себя с Демосфеном, а Гитлера — с Филиппом. В глазах исследователей предыдущих поколений Демосфен был героем и образцом греческого патриотизма.
[798] За последнее время произошла определенная переоценка его политики,
[
799] но в любом случае не следует забывать, что, учитывая слабости системы полисов, ни одно греческое государство не смогло бы успешно противостоять Филиппу.
Глава 15
Филипп в ретроспективе: царь, человек — и Бог?
Царь и человек
Мы начали эту книгу с победы Филиппа при Херонее, высшей точки жизненного пути замечательного царя, превратившего Македонию в могущественную империю, но погибшего, не успев свершить еще более великие деяния. Филиппом нельзя не восхищаться, а его достижения невозможно назвать иначе как блестящими. Достаточно лишь сравнить положение Македонии в 359 году (см. Приложение 3), когда он взошел на престол, с ситуацией на момент его смерти в 336 году, чтобы заметить очевидные различия. К этому времени его держава простиралась от южной Греции до Дуная. Проведенные им военные реформы произвели переворот не только в армии, но и в государстве. Он оставил Александру в наследство лучшее войско в греческом мире, империю, централизованную монархию, которой не угрожали никакие внешние силы, стабильную и растущую экономику, общее процветание и спокойствие. Многими позднейшими успехами он был обязан своему вынужденному пребыванию в Фивах, где он своими глазами мог наблюдать, каким образом сочетание военного и дипломатического искусства способствуют возвышению государства. И все же Филипп прилагал все усилия для того, чтобы Македония избежала участи, постигшей Фивы, и свадьба его дочери Клеопатры с Александром Эпирским в 336 году была, говоря сегодняшним языком, информационным поводом, наглядно продемонстрировавшим, каких успехов он достиг в этом отношении.
Более того, не только мы сегодня воздаем хвалу Филиппу; подобающей оценки он удостоился и от двух главных источников, из которых мы черпаем наши сведения, — от Диодора и Юстина (в свою очередь, опиравшегося на сочинение Помпея Трога). В завершающей части жизнеописания Филиппа Диодор говорит следующее:
«Таков был Филипп, сделавшийся величайшим из европейских царей своего времени и благодаря размерам своего царства ставший коронованным сотоварищем двенадцати богов. Он правил двадцать четыре года. Он славен тем, что, имея лишь самые скудные средства для выдвижения притязаний на престол, создал для себя величайшую империю в греческом мире, а его могущество росло не столько благодаря его воинской доблести, сколько благодаря его дипломатической ловкости и обходительности. Сам Филипп говорил, что он больше гордится своим пониманием стратегии и успехами в дипломатии, чем храбростью в настоящем бою. Каждый воин в его армии является соучастником его успехов, достигнутых в сражениях, но победами, одержанными благодаря переговорам, он обязан лишь самому себе».
Хвалу Филиппу воздает и Юстин, приводящий интересное сравнение Филиппа с Александром:
«Царь этот больше любил оружие, чем пиры, и самые огромные богатства были для него только средствами для войны; он более заботился о приобретении богатств, чем об их сохранении, поэтому, постоянно занимаясь грабежом, он постоянно нуждался. К милосердию и к вероломству он был одинаково склонен. Любой прием, который вел к победе, не был постыдным в его глазах. В беседах был и льстив и коварен, на словах обещал больше, чем выполнял. Мастер и на серьезные дела и на шутки. Друзей ценил по выгоде, а не по достоинству. Ненавидя, притворяться милостивым, сеять ненависть между двумя друзьями и при этом ладить с обоими — вошло у него в привычку. Как оратор, он был красноречив, изобретателен и остроумен; изощренность его речи сочеталась с легкостью, и сама эта легкость была изощренной. Филиппу наследовал сын его Александр, который и доблестями и пороками превзошел отца. Способы у того и другого побеждать были различны: Александр вел войны открыто, Филипп пользовался военными хитростями. Филипп радовался, если ему удавалось обмануть врагов, Александр — если ему удавалось разбить их в открытом бою. Филипп был более благоразумен, Александр — великодушен. Отец умел скрывать гнев, а часто даже подавлять его; если же вспыхивал гневом Александр, то он мстил немедленно и не зная никакой меры в отмщении. И тот и другой слишком любили вино, но в опьянении их пороки проявлялись по-разному. У отца было в обыкновении прямо с пира бросаться на врага, схватываться с ним, безрассудно подвергаться опасности; Александр же в опьянении свирепствовал не против врагов, но против своих приближенных. Поэтому Филипп часто покидал бой, получив раны сам, а Александр нередко покидал пир, убив друга. Филипп меж друзей не хотел держаться по-царски, Александр же и с друзьями хотел быть царем. Отец хотел, чтоб его любили, сын — чтобы его боялись. Интерес к наукам был одинаков у обоих. У отца было больше изворотливости, у сына — прямоты. Филипп более умел сдерживаться в словах и речах, сын — в поступках. Сын охотнее щадил врагов и был благороднее душой. Отец был склонен к умеренности, сын — к роскоши. Благодаря этим своим чертам характера отец заложил основы мирового господства, а завершил это многославное дело сын».
[800]
