Каттай посмотрел на вереницу невольников, угрюмо и молча
одолевавших подъём.
– Каждый из них либо грабил, либо убивал, либо
обманывал, – заметил Харгелл. – Их сюда привели их собственные дела.
Пусть отрабатывают то, что отняли у добрых людей!
«И Щенок с Волчонком? – невольно испугался
Каттай. – Они тоже у кого-то срезали кошелёк?..»
На сей раз Харгелл превратно истолковал его взгляд.
– Вот кому незачем бояться кнута, так это тебе. Ты ещё
там, чего доброго, даже и в господа выйдешь…
В другое время Каттай непременно набрался бы храбрости и
расспросил его, почему это господин велел дать ему хлеба с маслом и что за
удивительная судьба ожидала его в Самоцветных горах. А уж от слов «даже и в
господа выйдешь» у него просто захватило бы дух: то есть как??? Мне скажут, что
я ДОСТОИН, мне дадут свободу и назовут ГОСПОДИНОМ???
Но не теперь! С самого утра Каттая преследовало острое, как
головная боль, ощущение некоей неправильности и зловещего напряжения повсюду
вокруг. Почти так было однажды, когда у него на ноге случился нарыв:
воспалённая шишка зрела и зрела, чтобы наконец прорваться и вытечь. Вот и
сегодня весь день в нём росло зудящее беспокойство. Откуда-то шёл глухой гул:
так стонали бы прочные дубовые балки, не в силах выдержать навалившийся груз.
Гул этот оставался неразличимым для обыкновенного уха, лишь Каттай слышал его…
да ещё кони, беспокойно прядавшие ушами. Когда наконец мальчик понял, в чём
дело, он отчаянно схватил надсмотрщика за руку и закричал:
– Дядя Харгелл, здесь опасно!.. Дядя Харгелл!..
Он даже не думал, поверит ли ему свирепый нарлак. Но тот
поверил. Сразу и без лишнего слова. Он был слишком опытен. Такие, если видят,
что смирный домашний пёс вдруг схватил из колыбели младенца и бежит с ним на
улицу, – мысленно благодарят за предупреждение и тотчас бросаются следом.
А не ищут дубину, чтобы прибить взбесившегося кобеля.
– Ингомер!.. – заорал Харгелл во всю силу
лёгких. – Гони!..
Сам же кинулся к невольникам, ругаясь в девяносто девять
петель и ревя что было мочи:
– Бегом, вонючие отродья водяной крысы! Бегом!..
Говорят, никто на свете не умеет материться так, как
надсмотрщики. Наверное, это правда. Они имеют дело со всеми народами света и
прекрасно знают, что самое оскорбительное для арранта, а что – для жителя
шо-ситайнских болот. Поэтому до них далеко и проигравшим битву наёмникам, и
саккаремским купцам, обнаружившим, что их надули, и даже чёрным головорезам с
кораблей, охраняющих морские границы империй Мономатаны.
Но в эти мгновения Харгелл утратил всю свою
изобретательность. Должно быть, оттого рабы не стали переругиваться с ним и
спорить и тяжело затрусили вперёд, подхватив цепь. А Ингомеру даже не пришлось
пускать в ход бич. Услышав «Гони!», он для начала лишь привстал и чмокнул губами
– и кони обрадованно зарысили, а потом поднялись в галоп. Цепь натянулась и
заскрипела. Кони налегали, люди, ругаясь, прибавляли шагу.
Крутой склон над дорогой усеивали большие угловатые валуны.
Иные с полновесный арбуз, иные – с сарай. Они лежали так, словно в древности
некий великан небрежно, словно плохой пахарь, разбрасывал их горстями – где
густо, где пусто. Там и сям виднелись глубокие борозды: после дождей и особенно
по весне валуны скатывались, наваливаясь и напирая один на другой…
…Нынче была уже далеко не весна, и дождь последний раз шёл
дней пять назад, но от судьбы не уйдёшь. Нескольким камням просто «пришёл кон»
[3]
скатиться, и если случай вывел под обвал людей и повозки –
значит, так тому и следует быть. Первый валун с треском и рокотом выехал на
дорогу, едва не сметя ослика и клетку с мальчишками-веннами. Длинноухий с
перепугу рванул вперёд так, что повозка встала на одно колесо, но выправилась и
продолжала катиться. Следующий камень, поменьше, пронёсся, подпрыгивая и
раскалываясь на ходу, перед самыми мордами упряжных коней. Саврасые
шарахнулись, насколько позволяла дорога, однако хода не сбавили. Им не меньше,
чем людям, хотелось убраться подальше от опасного места, и, в отличие от людей,
они хорошо знали, как это сделать. Пегая кобыла под Ксоо Таркимом бесилась и
ржала, взвиваясь на дыбы и желая нестись вперёд во всю прыть. Молодой купец
сдерживал её крепкой рукой. Не дело хозяину убегать, бросая работников и товар.
Тарким лишь поглядывал вверх, силясь угадать, откуда покатится новый валун.
– Стыд вам, алчные духи предгорий! – прокричал он,
силясь быть услышанным за грохотом и треском обвала. – Я ли не подарил вам
вчера две лепёшки и зайца!.. Во имя рваной накидки Хранящей-в-пути, да
постигнет вас справедливая кара…
Словно в ответ на угрозу, над головами бегущих людей
раздался чудовищный скрежет, отчасти похожий на смех. Так, забавляясь
ничтожными притязаниями смертного, мог бы расхохотаться сам холм. Где-то там,
выше по склону, докатившиеся сотрясения нарушили равновесие целого гнезда валунов,
и глыбы двинулись вниз. Крупные обломки набирали скорость обманчиво-медленно.
Они величаво и тяжеловесно вращались, приминая хрустящие осыпи, и от ударов
срывались новые камни. Мелкие камешки неслись вниз прыжками по десять саженей,
отскакивая и жужжа на лету, словно выкинутые из пращи…
Один небольшой, пуда на два, валун уже упокоился на дороге –
но только затем, чтобы лечь под колесо повозке-клетке. Повозка подпрыгнула и
всё-таки перевернулась. Осёл тоже упал и забился, истошно крича, пытаясь подняться.
Это никак не удавалось ему – мешали оглобли. Новый камень вылетел из тучи пыли,
окутавшей всё кругом, и со свистом пронёсся над самой клеткой. Волчонок
завизжал и затряс было прутья, потом скорчился в комок, скуля и силясь хоть
как-то прикрыть ладонями голову. Щенок, с белыми скулами, как мог выпрямился и
стал нараспев произносить некие слова. Кто знал обычаи его племени, тот понял
бы – он пытался с достоинством принять смерть. И перечислял имена тех, с кем
должен был встретиться за её чертой. Тарким оглянулся на опрокинутую повозку,
но не стал посылать к ней никого из надсмотрщиков. Это – позже, когда
выдохнется обвал. А если клетку засыплет совсем, значит, туда и дорога. Никто
не скажет про Ксоо Таркима, будто он рисковал своими работниками ради двух –
может быть, уже мёртвых – невольников и осла…
Каттай, пригибаясь, бежал возле заднего колеса конной
повозки. Тарким наклонился с лошади и, схватив за шиворот, вскинул лёгкого
мальчишку перед собой на седло. Оставлять своё главное сокровище на произвол духов
предгорий Тарким был вовсе не расположен!
Как оказалось, купец очень вовремя о нём позаботился.
Прыгнув вперёд, пегая поравнялась с упряжными лошадьми, и в этот момент из-за
повозки послышался глухой удар и почти сразу – страшные крики, а сама повозка
остановилась так, словно её колёса приросли к дороге разом и насмерть – до того
резко, что два передних коня повалились на колени.
Но на этом коварство духов предгорий оказалось исчерпано.
Валуны больше не покидали своих вековых гнёзд, прекратился грохот и гул, лишь
кое-где, зловеще шурша, продолжали осыпаться мелкие камешки. Обвал кончился.
Упряжные кони, привыкшие к опасностям дальних дорог, успокоились сразу, горячая
нравом пегая ещё поплясала, но, когда начала оседать пыль, перестала рвать узду
и она. Тарким повернул кобылу и поехал взглянуть, что же случилось.
