– Господин Шаркут, – подал голос Волчонок, –
а мне можно будет Сокровищницу посмотреть?
Распорядитель строго покосился через плечо.
– А ты за лошадьми будешь присматривать, чтобы они по
куче перед дверью не наложили!
– Да будет по твоему слову, господин мой, –
отозвался Волчонок. Ему, сыну свободного племени, слово «господин» когда-то
жгло язык так же, как и Щенку. Но того никакие побои до сих пор не вынудили
поставить словесную печать на своём рабстве. А Волчонок – ничего, свыкся. Вряд
ли невольничья доля станет для него чем-то самим собой разумеющимся, как для
Каттая. Однако выгоды из неё извлекать он обучился вполне. Вот и теперь он
выговорил формулу покорности настолько смиренно, что Шаркут немного смягчился.
– Ну… может, позволю камень до порога нести. Там
посмотрим.
– Спасибо, господин мой!
Долина открылась внезапно. Из-за скалы потянуло навстречу
тёплым ветром, и у Каттая слегка закружилась голова: он только тут понял, как
давно не дышал ароматами живой земли и влажных, роскошно зеленеющих листьев. Он
и вонь-то рудничную почти перестал замечать, чувствовал её, только возвращаясь
снаружи… Он даже испугался, как бы не показаться могущественным Хозяевам
пропитанным этой самой вонью, но тут они обогнули скалу, и он увидел Долину.
Почему-то после памятного созерцания сквозь расщелину он
представлял её себе ровным травяным полем, на котором там и сям стоят
окружённые садами дворцы. Ничего подобного! Долина была почти круглой,
поперечником в несколько поприщ, и все эти поприща состояли из довольно крутых
холмов, выглядевших, точно пузыри на чём-то густом и кипящем. Пузыри
давным-давно застыли и обросли пышным лесом. Здешний лес имел весьма мало
общего и с лиственными рощами западного Халисуна, где вырос Каттай, и с
хвойными дебрями родины Волчонка, и с древним Лесом, окраину которого им
довелось повидать. Здесь всё было невероятно, просто вызывающе роскошным. Уж
если папоротник – так в два человеческих роста, если цветок – так с суповую
миску величиной!.. Вот что делают влага и тепло, идущее прямо из-под земли… По
мнению Каттая, примерно так должны были выглядеть Праведные Небеса. Волчонок
сразу расстегнул меховую куртку, потом снял её совсем и бросил на спину лошади
поверх кожаного вьюка. Кровли жилищ, крытые красным и розовым сланцем,
выделялись небольшими яркими островками. Каттай начал гадать, который же из
этих домов окажется Сокровищницей. Однако Шаркут сразу направился к холму
посередине Долины. Этот холм стоял несколько особняком от других и отличался
ещё и тем, что был совсем голым. Когда подъехали ближе, в склоне холма
обнаружилась дверь и возле двери – привратник. «Значит, Хозяева судили
драгоценным самоцветам храниться там, где им, волею Лунного Неба, от века
положено!» – догадался Каттай.
Шаркут спустил его наземь с седла, и распорядитель с
привратником прошли внутрь, а они с Волчонком остались снаружи. За конями,
кстати, в самом деле оказалось необходимо присматривать. По обе стороны двери в
стенах были устроены ниши. Оттуда тянулись цепи с приделанными к ним прочными
ошейниками. Цепи удерживали на привязи двух великолепных зверей – громадных,
белых, словно иней под солнцем, снежных котов. Один из них, ко всему уже
безразличный, лежал отвернувшись, и даже роскошная шуба не могла скрыть
выпирающих рёбер. Возле самого носа зверя стояла миска еды. Нетронутое мясо
сплошь облепили мухи. Другого кота, видимо, поймали недавно. Он беззвучно
скалился на людей, выпуская и втягивая длинные когти. Но бросаться не пробовал,
видно, цепь успела кое-чему научить. Его миска тоже стояла нетронутая. Каттаю
доводилось слышать кое-что о снежных котах. Пленённые, они либо отказывались от
воды и пищи и умирали, либо срывались-таки с цепи – и уж тут пощады не
приходилось ждать никому. «Я выпустил бы вас, если бы мог… – отдалось в
ушах мальчика сказанное некогда одним пожилым гончаром. – Я выпустил бы
вас, если бы мог…»
Лошадям не нравилось соседство с грозными хищниками, они
беспокойно косились, переступали и рады были бы немедленно убежать.
– Как думаешь, мы увидим кого-нибудь из
Хозяев?.. – шёпотом спросил Волчонок. И, пока юный халисунец обдумывал,
привлечёт ли найденный им камень внимание столь важных господ, – ещё раз
огляделся кругом и сказал: – Доброе место, эта Долина! Я бы всё отдал, чтобы
здесь жить…
«А немногого оно нынче стоит, твоё „всё“, – невольно
подумал Каттай. – У тебя же ничего нет. Даже сапоги на ногах – и те не твои.
Ты и сам себе не принадлежишь! Если бы некий Бог вот сейчас предложил тебе
заплатить, что бы ты ему отдал?.. – И ответил сам себе: – Разве только
нечто отобранное у других…»
– А ты бы хотел жить здесь? – блестя глазами,
спросил Волчонок.
Каттай мотнул головой:
– Нет!
И лишь мгновение спустя осознал, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хотел
бы, получив свободу, выстроить здесь себе дом. Хуже того: он дал бы голову на
отсечение, споря с Волчонком, назвавшим Долину ДОБРЫМ местом. «Как же так,
почему?» Вечное тепло, дивный цветущий лес, по которому так славно было бы
ездить верхом на маленькой послушной лошадке?.. Ой, нет! Не гулять по песчаным
тропинкам – во весь опор мчаться прочь, как можно дальше отсюда… Он поймал себя
на том, что сжимается и втягивает голову в плечи, словно в присутствии неясной,
но огромной опасности. «Да почему же?!» Каттай был уверен, что святотатствует,
но всё-таки напряг своё особое чувство, непрошеный дар Лунного Неба…
…И то, что он ощутил в недрах здешней земли, его ужаснуло.
Он вспомнил сказанное Щенком: Если Боги моего народа не
совсем ещё забыли о справедливости, пусть эта Долина однажды провалится в самую
утробу земли… О нет! Каковы бы ни были Боги, снискавшие поклонение веннского
племени, – ни о чём Они не забыли… И поистине страшной грозила оказаться
Их справедливость…
Когда тяжёлая дверь Сокровищницы раскрылась у него за
спиной, Каттай даже вздрогнул.
– Пошли! – сказал Шаркут. Волчонок шагнул было, но
распорядитель лишь дёрнул бородой: – Останешься здесь!
– Да сбудется по желанию и слову моего господина…
Внутри, как и следовало ожидать, Сокровищница оказалась
величественна и громадна. Каттай, правда, так и не понял, была ли то природная
пещера внутри холма-«пузыря» или же каменотёсы древности, вырубившие её, так
искусно придали ей естественный вид. Подземная полость состояла из множества
объёмов, разграниченных глыбами и колоннами; неровные, невыглаженные, но очень
удобные тропки вились вдоль стен, сходясь, расходясь и опоясывая неправильные
очертания залов. Никаких факелов или фонариков Каттай не заметил. Свет проникал
сверху – дневной свет, собранный в тонкие яркие лучики. Отражённый,
преломлённый умело поставленными и спрятанными зеркалами, он веерами расходился
из-под потолка и медленно двигался по стенам, переползая с самоцвета на самоцвет.
Ах, что за камни были здесь собраны!..
Казалось, все недра Самоцветных гор вывернулись наизнанку
лишь затем, чтобы украсить Сокровищницу. Внутренность каждого закоулка
напоминала богатейший, немыслимо щедрый забой. Только не было здесь вонючих
каторжников, низведённых судьбой до полуживотного состояния. Не орали, не
матерились надсмотрщики, не свистели кнуты… Не чадило в спёртом воздухе
коптящее масляное пламя. Камни представали в сиянии и тишине.
