…Чистейший рубин не меньше мужского кулака величиной. Тщательно
огранённый, он сиял тревожно-алым огнём в зелёном, как бархатный лесной мох,
скальном гнезде. Вглядись в его глубину – и отступит тоска, вернутся утраченные
силы, по-новому застучит сердце, наполняясь безудержной беспощадностью…
…Топаз, золотой, словно осенний лес под спокойным
безоблачным небом… словно выдержанное халисунское вино, которое пьют не спеша,
ибо оно настраивает на размышление о вечном… Камень громаден, силуэт его чем-то
напоминает человека, сидящего на земле в позе мудрого созерцания. Пусть Боги,
Которым мы поклоняемся, позволят нам когда-нибудь стать подобными этому
каменному мудрецу. Так же, как он, усмирить в себе опасные страсти, неверность
и гнев и принимать любое мгновение жизни с безмятежностью и блаженством…
Некоторые самоцветы Каттай узнавал, о других ему вполголоса
рассказывал Шаркут. Каттай старался запомнить каждое слово, понимая, что другой
поездки в Сокровищницу может и не случиться…
Потом мальчик заметил, что в подземелье шла своя особая
жизнь. Где-то слышались приглушённые голоса, то тут, то там на дорожке
попадались слуги в опрятных белых передниках. У них были в руках ведёрки и
тряпки – для того, чтобы дивные камни радовали глаз своей вечной игрой,
Сокровищнице требовался уход. Чистка от пыли была необходима неприступным
алмазам, чьи россыпи Каттай успел заметить вдали, там, где из-под высоко
вознесённого потолка падал целый сноп ярких лучей…
Каттай и Шаркут перешли по деревянному мостику глубокий,
дышащий холодными брызгами поток, без которого Сокровищница была бы поистине не
совершенна. Тут Каттай неожиданно увидел, как двое рабов, засучив повыше
портки, извлекали из бегущей воды широкое деревянное решето. Выглядело оно так,
словно часто и подолгу находилось в воде. За рабами пристально наблюдал
седобородый старик с посохом, чем-то напомнивший Каттаю мастера Каломина. Когда
же солнечный свет коснулся того, что покоилось в решете, мальчику показалось,
будто у ручья вспыхнуло пламя.
– Господин Шаркут!.. – испугался он. – Что
это?..
На ум ему успели явиться мысли о грозной справедливости
далёких веннских Богов: а что, если она уже начала совершаться?..
– А-а, заметил! – Распорядитель даже свернул с
дорожки, по которой они шли, и приблизился к рабам. Те с видимой натугой
переносили тяжёлый камень прочь от ручья, чтобы поставить на место. – Это
огнистый опал, по-нашему – Пламя Недр. Слава Южного Зуба… – Почесал бороду
и добавил с видимым сожалением: – Бывшая слава…
– Почему? – удивился Каттай.
– Потому, что залежи огнистых опалов иссякли. Три года
назад. А ведь ради них двадцать девятый уровень начали, самый нижний…
– Иссякли, как… тот изумрудный забой, куда ты водил
меня, господин?..
– Нет, не так. Зеница Листвы исчезла вместе с гранитом,
в котором её находили. А здесь – порода осталась, но самоцветов в ней больше
нет.
Каттай набрался решимости:
– Не объяснит ли мой господин, почему Пламя Недр
отмачивают в ручье? Ведь Пламя… и вода…
На его родине огонь возле воды не только не разводили, но
даже не упоминали, чтобы не оскорбить ни одну из стихий.
Шаркут был не особенно словоохотлив, но за него неожиданно
ответил старик:
– Ты, маленький лозоходец, может быть, вправду видишь
скалы насквозь, но рудословию ты совсем не обучен. Это плохо. Значит, ты не
умеешь правильно истолковать внятное твоему духовному оку. Надо бы тебе посидеть
в мастерских гранильщиков и послушать, о чём они толкуют за верстаками!
– О бабах и выпивке, – хмыкнул Шаркут.
Старик, похоже, знал его слишком хорошо, чтобы препираться.
Он лишь отмахнулся и продолжал:
– Там тебе расскажут: есть камни и камни. Есть такие,
которые ничем не пронять. Вот алмаз: бросай его на наковальню, бей сколько
хочешь молотом, сломай то и другое – а его и не поцарапаешь. Жги его пламенем,
трави самыми едкими зельями – он даже не потемнеет! Лозоходцам из рабов,
которые открывали алмазные залежи, в старину давали свободу. Есть и другие
камни, почти столь же совершенные: рубин, сапфир…
– Сапфир?
– Это синий камень, он как небо. Его у нас не добывают,
ну да не о нём речь. Я про то, что есть самоцветы, которым нужен уход. Видел ты
когда-нибудь бирюзу?
«…Или встретишь другого, кто согласится тебя
вразумить», – вспомнил Каттай. А вдруг этот словоохотливый и наделённый
мудростью старец позволит называть его сэднику?..
– Говорят, бирюза – это претворённые в земле кости
умерших от любви. Любовь прихотлива, оттого бирюза – камень привередливый. Она
темнеет и портится от масла, которым мы заправляем светильники, но делается
красивой и блестящей от животного жира и крови. Поэтому воины и охотники любят
вделывать её в рукояти кинжалов. Вот так и опал, разлучённый с недрами, где
вырос, порою начинает болеть. У несведущих людей он тускнеет и теряет всю
красоту. Малосведущие опускают опал в воду, но тем самым зачастую только портят
его, ибо не ведают, какой должна быть вода. Благородное Пламя Недр оживает лишь
в чистейших, прозрачнейших горных ручьях, а от скверной либо неподходящей влаги
может даже переменить цвет…
У старика висела в морщинистой мочке уха такая же
«ходачиха», как у Каттая. Но не серебряная, а – с ума сойти! – из чистого
золота. Вот такой раб. Это был сам Хранитель Сокровищницы, о котором ещё на
руднике говорил Каттаю Шаркут. Как выразился распорядитель, старый невольник
обитал здесь ВСЕГДА. И, сколько помнил его Шаркут, был всё таким же согбенным и
седобородым. Время, казалось, проходило мимо него, как миновало оно самоцветы,
с давних пор заменившие ему и семью, и друзей. Раб, не имевший права
распорядиться собою самим, распоряжался чудовищными богатствами, которые не
каждый из владык этого мира удостоен был созерцать, и сами Хозяева никогда не
перечили его воле. По его слову устанавливались на лишь им предназначенные
места камни, вновь привезённые из копей, а прежнее собрание меняло свой облик,
обустраиваясь по-иному, и новый порядок расположения камней неизменно
оказывался краше былого. Сокровищницу учредили деды нынешних Хозяев, и другого
Хранителя у неё не было никогда. Притом поговаривали, будто гадание о её судьбе
принесло однажды ответ: «…И не будет». Тут впору задуматься, а не был ли вечный
старец в родстве с Белым Каменотёсом и с самим Горбатым Рудокопом, создателем
Бездонного Колодца!..
– Здесь, в Сокровищнице, живут особые камни, –
продолжал Хранитель. – Каждый из них – лучший в своём роду. Поэтому у
каждого есть своё имя. Вот «Гурцат Великий». Там, за колонной, – «Осень
мудрости». А этот, – старик любовно погладил сияющий внутренним пламенем
бок опаловой глыбы, и Каттай невольно испугался, как бы знаток самоцветов не
обжёг себе руку, – называется «Мельсина в огне». Ему нет равных!
– Ему нет равных… – повторил Каттай зачарованно.
Хранитель нахмурился и ворчливо повернулся к Шаркуту.
