Каттай вдруг всхлипнул, сорвался с места и убежал, почти не
разбирая дороги.
– Как думаешь, Пёс? – проводив его глазами,
спросил безногий Динарк. – Он тебя выкупит?
Молчаливый венн хотел было передёрнуть плечами, но
изорванная кожа на лопатках болезненно натянулась, и он не кончил движения.
Мхабр выбрал трещину в камне и нацелился кайлом:
– Что-то я не слыхал, чтобы до сих пор здесь кто-то
хоть самого себя выкупил…
– Да катись ты до самого Беззвёздного Дна со своим
поганым языком, чёрная рожа!.. – возмутился вспыльчивый халисунец. –
Ну вот кто тебя просил последней надежды парня лишать?!
– Ты про какого парня-то говоришь? – усмехнулся
сехаба. – Про нашего Пса или про лозоходца?
– Про обоих, – оскорблённо буркнул Динарк. –
Ты ещё начни всех убеждать, будто тот малый, сумевший удрать из последнего
каравана, на самом деле не убежал, а погиб под обвалом!.. С тобой тогда знаешь
что сделают? Самому небольшой обвал быстренько подгадают…
Мономатанец загнал в трещину клин.
– По мне, так лучше заранее знать свою долю, чем
предаваться ложным надеждам. Как-то легче уходить в Прохладную Тень, если вдруг
что…
Венн нагнулся и подал ему кувалду. Мхабр взя?? её… и вдруг
согнулся в неудержимом приступе жестокого кашля. Чёрное лицо на глазах
сделалось серым, по подбородку потекла кровь. Так, словно в грудь великану
попала стрела, трусливо пущенная из засады.
– Ну вот!.. – в голосе халисунца звучали
слёзы. – Я тебе говорил!.. Что же это ты учинил над собой, дурень
разнесчастный!..
На двадцать девятом уровне, совсем недавно покинутом и
забытом, теперь кишмя кишели рабы и вовсю кипела работа. Распорядитель Шаркут
ничуть не усомнился в реальности Пламени Недр, довольно-таки сбивчиво
описанного Каттаем, и без промедления отрядил туда порядочное количество
народа, вооружённого всем необходимым для проходки. Только, к некоторому
разочарованию юного лозоходца, вместо того чтобы сразу ломать камень «чела»,
рудокопы под водительством Шаркута стали для начала переделывать всю выработку.
Первым долгом из верхних уровней спустили толстые створки, выкованные в
рудничных мастерских, и весьма добросовестно вмазали их возле входа в забой,
там, где пористое ложе Пламени Недр сменялось несокрушимым гранитом. Створки,
как сразу заметил любопытный Каттай, были очень плотно – волос не пролезет –
пригнаны одна к другой и к каменной ободверине. Открывались они внутрь забоя, а
смыкал их могучий и довольно хитрый замок. Такой, что снаружи ворота достаточно
было просто захлопнуть, потянув на себя, – и всё, обратно только ключом.
Огромным, только что выкованным серебристым ключом, висевшим на поясе у
Шаркута.
«Как же доверяет мне господин распорядитель, – с
бьющимся сердцем думал Каттай. – Он даже в глаза ещё не видел опалов, но
полагает, что я в самом деле обнаружил сокровище, которое следует охранять!»
Когда испытывали работу только что подвешенных створок, под
ноги Шаркуту попался череп принесённого в жертву раба. Он мешал воротам
закрываться, и распорядитель небрежным пинком отшвырнул его прочь. Череп,
пролежавший на одном месте лет двадцать, самым непристойным образом
закувыркался в воздухе, потом ударился о стену, и нижняя челюсть у него
отвалилась. От этого вечная усмешка мёртвой головы из неопределённо-надменной
стала зловещей. Не только Каттай – все, кто видел, втянули головы в плечи, ни
дать ни взять ожидая появления призрака. А юный лозоходец почему-то вспомнил об
Опасности, про которую он, как и обо всём прочем, без утайки поведал
распорядителю. «Что вдруг, если эти ворота – не для охраны опалов, а… от НЕЁ?»
Он, впрочем, оставил промелькнувшую мысль и почти тут же
забыл. И правда – Опасность была непредставимо громадна. Отсроченная кара
Богов, превосходящая всякое человеческое разумение. Защититься от Неё с помощью
каких-то жалких ворот, пусть даже выкованных из металла? От кары Богов – с
помощью изделия человеческих рук?..
Каттай очень обрадовался, заметив среди каторжан, согнанных
работать на «его» уровне, саккаремца Дистена. Бывший горшечник выглядел
поседевшим и согнутым. Так, словно все года его жизни, о коих он вскользь
упоминал по пути, в одночасье на него навалились. Каттай помнил его пожилым
крепким мужчиной, а встретил воистину старика. Рудники не молодили и не красили
никого – кроме, может, Хозяев… да и это после увиденного в Сокровищнице было
сомнительно.
– Здравствуй, дядя Дистен, – подошёл к нему
Каттай.
– И ты здравствуй, малыш, – удивился Должник. Серьга-«ходачиха»
в ухе Каттая настолько изумила его, что он даже протянул руку потрогать: – Так,
значит, не врут люди, будто здешнюю жилу усмотрел некий шустрый мальчонка? А
я-то не верил, старый дырявый кувшин! И ты в самом деле чуешь камни в земле?..
– Я уже наполовину выкупился, дядя Дистен. Господин
Шаркут сам мне сказал. Когда я выкуплюсь совсем и поеду домой, я обязательно
тебя заберу. И Тиргея, и…
Горшечник усмехнулся:
– Спасибо, малыш.
Распорядитель Шаркут самолично присматривал за работой в
забое. Когда он счёл наконец, что всё было готово, и велел-таки рубить «чело»,
Каттай стоял рядом с ним. Это само по себе было удивительной честью и в другое
время заняло бы все его мысли, но не теперь. Каттай был уверен, что не ошибся,
однако сердце колотилось у горла. А что, если всё-таки?.. А вдруг?..
Всякая человеческая способность, если пользоваться ею
внимательно и с умом, обостряется и оттачивается. Иногда совершенствование
происходит постепенно, иногда же становится заметно не сразу, но зато потом
прорывается, как водопад. Стоя подле Шаркута, Каттай напряжённо всматривался в
«чело», освещённое сразу несколькими факелами. Кирки рабов врезались в пористый
податливый камень, откалывая его неровными, рваными глыбками. Тяжёлый, острый
металл, заносимый равнодушными руками, плохо гнущимися от застарелой усталости…
Каттай вдруг осознал: для простых рудокопов опаловая жила значила совсем не то,
что для него. Он успел полюбить камни, таившиеся в глубине, для него они были
живыми. И радужно-чёрные, целое созвездие которых зависло в мрачном великолепии
совсем рядом, и огненные, чьи тревожные пламена застыли чуть дальше, и…
Да как вообще могло быть, что другие рабы оставались слепы и
глухи к тому, что так ясно чувствовал он сам?..
– Господин Шаркут, вели им остановиться!.. –
вырвалось у Каттая. – Они его покалечат!..
– Стоять!.. – немедленно рявкнул Шаркут.
Проходчики, знавшие его нрав, так и шарахнулись от стены. – А ты говори
толком! Покалечат кого?..
– Камень, – робко ответил Каттай. – Не
прогневайся на ничтожного раба своего, мой милостивый господин… Но там, в
стене, чудесный самоцвет, и его только что зацепили… Его могут разбить…
Летучая природа стихии огня, из которой некогда возникли
опалы, вправду наделила их хрупкостью. Требуется сноровка и немалая
осторожность, чтобы извлечь дивный камень и неповреждённым перенести на верстак
ювелира. Шаркут стремительно прошагал к стене и придирчиво осмотрел её.
