– Здоров же ты дрыхнуть, родич, – сказал Гвалиору
Харгелл. И добавил с восхищением: – Но и пьёшь, точно бездонная бочка! Сразу
видно нашу породу!
«И зачем я опрокинул ту первую кружку…»
– Дядя, а где двое, с которыми я пришёл из Колодца?
Харгелл отмахнулся:
– Мальчик мой, ты там больше не служишь. Мы едем домой!
Стоит ли вспоминать о каких-то рабах?
Он старался говорить весело, но от его тона у Гвалиора
ёкнуло сердце. Он присмотрелся и увидел на руке Харгелла знакомые ножны. Очень
знакомые ножны…
– Не о «каких-то», – сказал он упрямо. – Венн
и аррант выручили меня. Им за это обещали свободу, и они были поистине достойны
освобождения! Разве с них не сняли ошейники?
– Нашёл о чём беспокоиться…
Гвалиор даже остановился.
– Так Церагат не сдержал слова! Почему?..
– Парень, ты меня удивляешь. Слово, данное рабу, не
считается настоящим словом, которое надо держать. Никто не притянет тебя к
ответу, если ты нарушишь его.
– Не учи меня, дядя. Я просто к тому – кто у них там
следующий раз полезет в дыру вроде Колодца, если Церагат сулит свободу, а потом
её не даёт?
– А я тебе, молокосос, на то и старший родственник,
чтобы учить, пока своего ума не наживёшь!.. Церагат, если хочешь знать, тут
вообще ни при чём. Он велел собрать в большом зале сотенную толпу невольников и
поставил перед ними твоих дружков. И сказал: эти двое, мол, утверждают, будто
до конца прошли Бездонный Колодец и никакого выхода наружу там не нашли!
Зато-де разыскали мёртвые кости всех тех беглецов, о ком вы сложили свои
дурацкие легенды, что якобы они выбрались, – какого-то Шестипалого и
других!.. Он называл имена, но я не запомнил.
– Ясно…
– И что сам, дескать, Колодец пробит в камне вовсе не
Кривобоким Проходчиком или как там его, а промыт водой, как все природные
пещеры. Да ещё и удостоверить эти россказни больше нельзя, потому что там очень
кстати загорелся пласт горючего камня и всё как есть начисто замуровал! Словом,
вот вам ваш Колодец и все ваши надежды! Ну так как – дадим этим ребятам
свободу?..
– И каторжники сказали – нет?
– Ха!.. Да они их камнями закидали бы, если бы не
стража. Вот что получается, когда людям открывают всю правду про то, во что они
так долго верили!.. Только крик стоял: «На ворот их!.. На ворот!..» Короче,
Церагат никакого слова не нарушал… – Харгелл усмехнулся, мотнул головой, погладил
усы. На руке блеснула рукоять боевого ножа. Он всё косился на неё, словно она
царапала его совесть. Он сказал: – Аррант, хилый этот, с него что взять… только
заплакал. Но венн!.. Одно слово – дикарь. Я уж думал, не иначе кого-нибудь
убьёт, пока скрутят!.. Ну и чего добился? Глядишь, отправили бы обратно в
забой… а так – измордовали до полусмерти и приковали вдвоём с тем же аррантом
водяной ворот крутить. Не позавидуешь…
– Да, – пробормотал Гвалиор. – Не
позавидуешь.
У него холодным глиняным комом лежало в душе то особое
ощущение, которое люди описывают просто и коротко: всё пропало. Сверкающий
самородок оказался обманкой, золотом дураков… Наверное, Серый Пёс и Тиргей
чувствовали примерно то же. Только гораздо, гораздо больней и острей… У них
ведь речь шла не о сбежавшей дуре-невесте и не об окончании добровольной, в
общем-то, службы. Он посмотрел на повозку и увидел свой заплечный мешок, куда
заботливый родственник уложил все его пожитки. Гвалиор молча выволок мешок
через бортик и взвалил на спину.
– Погоди!.. – остановился Харгелл. – Ты куда
это ладишься?
– Я не пойду с тобой, дядя, – спокойно сказал
Гвалиор. «Я уже дважды сглупил, послушав тебя. Я зря нанялся в надсмотрщики. И
стократ зря соблазнился твоей „капелькой малой“. Третьего раза не будет…»
– Ты дурак! – рассердился Харгелл. –
Неблагодарный притом. Змеев хвост и скользкое брюхо! Тебя дома ждут!.. Я им
обещал тебя привезти!
Гвалиор поправил широкие ремённые лямки.
– Мне уже не пять зим, дядя, чтобы меня
привозить-отвозить… предварительно напоив до бесчувствия…
– Я о тебе заботился, недоумок! Ты там ещё бы в драку
полез!
– А что касается дома… – не слушая, продолжал
Гвалиор. Выудил из поясного кармашка перстенёк с потрескавшимся перламутром,
подаренный когда-то Эрезе, и со всего плеча закинул далеко на розовеющий
снежник: – Ей, если спросит, так и передай: мол, плюнул да и выкинул в
Проклятые Снега. А матери с отцом я за эти годы столько денег прислал, что в
нашей Богами забытой глуши им до смерти всего не потратить. Теперь себе на
жизнь что-нибудь заработаю. Может, с этими новыми законами и вправду женюсь…
– Мне-то не ври, племянник. Ты ведь не ради денег
хочешь остаться, а из-за этих двоих! Во имя Священного Огня, золы и углей!..
Как есть круглый дурак!..
Гвалиор с ним спорить не стал. Он сказал:
– Отцу с матерью от меня поклонись.
Повернулся и зашагал назад по дороге, туда, где в лучах
вечернего солнца ослепительным огнём горели три Зуба. Караван Ксоо Таркима не
успел как следует отдалиться от Западных-Верхних ворот – Гвалиору предстояло
идти всего ночь и ещё полдня. «Может, я и в самом деле дурак…»
Харгелл всё-таки догнал непослушного племянника. Он больше
не пытался его удержать, просто некоторое время шагал рядом, как положено при
расставании. А потом торопливо отстегнул и сунул ему ножны с ножом:
– На, возьми… Будешь хоть меня вспоминать.
Зубов отточен ряд
И нехорош мой взгляд:
Я – пёс!
За тысячу шагов
Учует злых врагов
Мой нос.
Кого-то подстегнёт,
Кого-то отпугнёт
Мой вид.
Я схватки не ищу,
Но в жизни не спущу
Обид!
Щетина на хребте.
Сверкают в темноте
Клыки.
Я – зверь среди зверей.
Ну – у кого острей
Клинки?!.
…А ты со мной не схож.
Ты кроток, тонкокож,
Несмел.
Ты в драке не боец.
Ты вражеских сердец
Не ел!..
Ты только мудрых книг
Величие постиг.
Твой нрав
Опередил наш век.
Ты просто – человек.
Ты – прав!
Неблизок твой рассвет.
Покамест даже нет
Свечи!..
Но я, матёрый зверь,
Прошу уже теперь:
