— Смертных? — Грим начал вылизывать лапу, настороженно
поглядывая на Чарльза. — Не так уж много. Примерно десяток. Великие актеры,
поэты, художники и все такое.
Он фыркнул и стал умываться.
— Это место держится на чарах и творческой энергии. Поэтому
даже Красные колпаки людей пальцем не трогают.
— Как же она их тут удерживает? — спросила я, но Грималкин
зевнул и свернулся калачиком, закрыв глаза.
Отвечать на вопросы он больше не собирался, а если бы я
прикоснулась к нему, оцарапал бы мне руку или просто исчез.
— Вот вы где, мои сладкие.
В библиотеку вошла Лэнанши. За ней тянулся подол черного
платья из тонкой, как дымка, ткани. На плечах лежала длинная шаль.
— Я так рада, что нашла вас перед уходом. Чарльз, Душка, мне
надо поговорить с гостями. Кыш!
Она помахала руками. Музыкант в последний раз посмотрел на
меня, тихонько встал и вышел.
— Вы уходите? — Я посмотрела на ее платье и сумочку — Куда?
— Ты не видела Пака, милочка? — Лэнанши оглядела комнату,
будто не слышала вопроса, — У меня к нему разговорчик. Повар жалуется, что у
него то и дело пропадает еда, старшая горничная ни с того ни с сего влюбилась в
вешалку, а дворецкий весь вечер бегал по холлу за мышами.
Она со вздохом потерла переносицу и закрыла глаза.
— Ладно, душечки. Если встретите Пака, скажите ему, чтобы
снял чары с бедняжки горничной и перестал таскать из печки торты, пока у повара
не кончилось терпение. Представить страшно, что я увижу, когда вернусь, но
остаться я просто не могу.
— А куда вы отправитесь?
— Я? В Нэшвиль, милочка. Нужно вдохновить одного
талантливого молодого музыканта. На пути у него столько преград, просто ужас.
Но не волнуйтесь. Скоро все будут с ума сходить по его музыке!
Последнее слово она пропела, и я закусила губу, до того
захотелось танцевать. Лэнанши как ни в чем не бывало продолжила:
— А еще надо заглянуть к одной ведьме, узнать, нет ли для
нас новостей. Я вернусь через день или два по людскому времени. Пока-пока,
зайки!
Она махнула нам на прощание и пропала в вихре сверкающих
искр.
Я заморгала и едва не расчихалась.
— Выпендреж, — сказал Пак, выходя из-за книжного шкафа,
будто нарочно дожидался, когда она покинет комнату.
Он сел на подлокотник дивана и закатил глаза.
— Могла бы и попроще удалиться. Правда, Лэн всегда знала
толк в эффектных исчезновениях.
— Главное, что ее тут нет! — Железный конь подбежал к нам и
огляделся, будто думал, что Лэнанши сидит за каким-нибудь стулом и подслушивает,
— Ее нет. Давайте подумаем, как отсюда выбраться.
— И что потом? — Грималкин поднял голову и насмешливо
взглянул на него, — Мы по-прежнему не знаем, где скипетр. Если вылезем, только
объявим о себе врагу и усложним задачу.
— Пушистик прав, к несчастью, — вздохнул Пак, — С Лэн бывает
трудновато, зато она верна своему миру и сможет отыскать скипетр раньше
остальных. Надо подождать, пока не выясним, где он.
— План ясен, — Железный конь скрестил могучие руки, а в
глазах у него полыхнуло яростное пламя, — Сидеть и ничего не делать. И это
предлагает нам знаменитый Плут Робин!
— А какой план у тебя, жестянка? Идти греметь на весь город
и совать нос в штаб-квартиры всех крупных корпораций, пока скипетр не свалится
нам на голову?
— Принцесса, — железный конь повернулся ко мне, — это глупо.
Зачем ждать? Разве ты не хочешь найти скипетр? Не хочешь найти принца Ясеня...
— Замолчи...
Я понизила голос. Наверное, конь услышал в нем угрозу,
потому что быстро захлопнул рот. Я встала, сжав кулаки.
— Не смей говорить о Ясене! — прошипела я, и фейри попятился.
— Я думаю о нем каждый день, но сначала мы должны вернуть скипетр. И даже если
забыть о скипетре моему горю ничем не поможешь, потому что Ясень не хочет нас
видеть. Особенно меня. Он очень хорошо объяснил это в нашу последнюю встречу.
К горлу подкатил ком, и я судорожно вздохнула.
— Так что ответ на твой вопрос — да. Я хочу найти Ясеня. Но
не могу. Потому что нам важнее этот проклятый жезл! Я не допущу, чтобы все
пошло к чертям только потому, что ты не в силах и две минуты посидеть спокойно.
Взгляд заволокло слезами, и я зло поморгала. Друзья смотрели
так, будто у меня волосы горят. По невыразительному лицу железного фейри
невозможно было понять, что у него на уме. Кот скучал, а в глазах Пака
смешались жалость и ревность.
Это взбесило меня еще больше.
— Послушай... — начал он.
Я развернулась и вылетела из комнаты от греха подальше.
Робин окликнул меня, но я не слушала. Если бы он схватил меня за руку или встал
на пути, я бы ему врезала.
— Пусть идет, — услышала я голос Грималкина, — Уговаривать
без толку. Кроме него, ей никто не нужен.
Дверь хлопнула, и я затопала по коридору, сдерживая рыдания.
Как несправедливо! Мне надоело за все отвечать, надоели
жертвы во имя долга Я хотела лишь одного — отыскать Ясеня, уговорить его, чтобы
он передумал. Мы будем вместе. Если как следует постараться, все у нас
получится. К черту последствия. И к черту скипетр!
Коридоры тянулись без конца. Все они были похожи друг на
друга: узкие, черно-красные. Я не представляла, куда иду, но меня это
совершенно не заботило. Я только хотела убраться подальше от Пака и Железного
коня, немного побыть наедине со своими личными желаниями. Всюду висели картины,
стояли статуи и музыкальные инструменты. Когда я проходила мимо, у некоторых
еще чуть слышно пели струны, в воздухе таяла мелодия.
Наконец я устало опустилась возле арфы и закрыла лицо
руками, не обращая внимания на феечку, следившую за мной с другого конца
коридора.
Ясень! Где же ты?
Глаза щипало, и я смахнула слезы. Ни за что не стану
плакать! Арфа зазвенела сочувственно, будто спрашивала, что со мной. Я провела
пальцем по струнам, и по коридору эхом полетел дрожащий печальный звук.
Ему откликнулся другой, третий. Я подняла голову,
вслушиваясь в мелодию далекого фортепьяно. Музыка была мрачная, чарующая и
смутно знакомая. Я вытерла глаза и пошла по лабиринту коридоров, мимо
инструментов, которые тихонько наигрывали, сплетая голоса.
Она привела меня к дверям с позолоченными ручками. За
темно-красными створками бушевала симфония. Я тихонько вошла в просторную
круглую комнату.
Музыка накатывала на меня волнами. В комнате было не счесть
инструментов: арфы, скрипки, виолончели, несколько гитар, среди них — даже
гавайская. В центре комнаты, за кабинетным роялем, сгорбился Чарльз. Он закрыл
глаза, пальцы летали по клавишам. Остальные инструменты дрожали струнами,
издавали трели и старались изо всех сил, создавая нечто потрясающее. Мелодия,
как живая, вихрем носилась по комнате, мрачная, пугающая, тревожная. Захотелось
плакать. Я села на диван, обитый красным бархатом, и разревелась.
