Жильбер не накинулся на еду. Он медленно отщипывал по кусочку от булочки с шоколадом.
– Потом был перерыв, а где-то через час привозят… свиней. Стиснутых так, что даже лечь не могут. Некоторые пытаются выбраться, лезут прямо по головам. Языки вывалены, все в шоке, сразу видно. Есть которые вовсе обезумели, кусают друг друга. Уши, хвосты в кровь изорваны. Ты не представляешь, Джефф! И тут меня как стукнуло: это же в каком-то смысле мои братья, да, убогие, но, ты понимаешь…
И он разрыдался, а лицо его исказилось такой гримасой, какой Джефферсон ни разу у него не видел, хоть и знал его с малых лет.
– Нет, не могу, – всхлипывал он, роняя обслюнявленные крошки на колени, – этого словами не передашь: подгоняют электрошокером, дубасят палками по спине, по рылу, свиньи спотыкаются, вопят от боли, а те знай лупят, а они беззащитны, им некуда деваться. Это нечестно. Это… это гнусно. А потом их загоняют между двумя заграждениями, в коридор такой, бьют и гонят, и дальше ты их уже не видишь. Но ты догадываешься, что дальше, так? Их будут резать, резать живьем, более или менее оглушенных, резать одну за другой, бесперебойно, методично. У людей одна забота – убить как можно больше животных как можно быстрее…
Он утер рукавом нос и рот и продолжил:
– Сколько это продолжалось – не знаю, а потом раз – и все прекратилось. Люди взялись за шланги, смыли кровь и навоз. Переоделись, погасили свет, заперли двери и ушли. А я так и сидел на балке. Я был в шоке. Сидел и зубами стучал. Потом слез и попробовал найти выход – может, какую-нибудь дверь забыли запереть или окно. Не тут-то было. Тогда я пошел бродить. Это такая, скажу тебе, махина! Там было еще полно животных, которых оставили на потом. Я у всех побывал: у свиней, у овец, у коров. Еще была старая лошадь, одна. Я погладил ей морду… Потом долго сидел у коров. Ночь на исходе, тишина. Слышно только, как они дышат. У каждой на ухе номер. Одна какая-нибудь замычит, потом другая. И воняет страхом, вот клянусь тебе, Джефф. Бетоном, железом и страхом. Мне хотелось им сказать: «Ничего, девочки, все будет хорошо», – но я же знал, что это неправда, что ничего хорошего не будет. Когда настанет утро и придут люди, будет очень даже плохо. Но не мог же я им сказать: «Да что уж там, дело житейское – ну, забрали у вас теленка сразу после рождения или почти, ну, пили ваше молоко, предназначенное для него, а теперь зарежут вас и заберут ваше мясо и шкуру. Таковы условия сделки, что вас не устраивает? Ах да, забыл сказать, теленка вашего тоже съели, но ведь за все за это вам давали травку пощипать, не так ли?» Где-то около шести небо стало светлеть. Слышу, подъехала машина, потом заскрипели железные двери. Тогда я сказал всем «до свидания». Вернее, «прощайте». Прокрался к выходу и удрал. Вытащил из кустов велосипед и покатил в город. Оставил его там, откуда взял, и вот пришел.
Жильбер закрыл глаза.
– Ладно, лягу, пожалуй, попробую уснуть. Что-то я совсем никакой.
Джефферсон взбил ему подушку, задернул занавески.
– Вот и правильно. Сон – лучшее лекарство. Не буду тебе мешать.
Жильбер лег, забился с головой под одеяло, но продолжал выплескивать все, что у него накипело, и не мог остановиться.
– Все-таки в голове не укладывается, – глухо доносилось до Джефферсона, – они же могут есть столько всего: спагетти с базиликом, картофельную запеканку, пиццу, пироги с малиной, омлет с картошкой, ореховые торты, чечевичный суп с кокосовым молоком, блинчики с вареньем, яблоки, груши, абрикосы, жареные грибы, салат из помидоров, круассаны, пасту под соусом песто, ванильный крем, клубнику, дыню, рис, пюре, зеленый горошек, тыквенный суп, шоколад с орехами… а им все мало! Им всего этого, видите ли, недостаточно, и вот они убивают животных, чтобы их съесть! Не понимаю…
Джефферсон устроился в том же кресле. Он сидел в полумраке и ждал. Жильбер засыпал долго и трудно. То у него вырывалось, как икота, короткое рыдание, то слабый стон. Когда он совсем затих и стал дышать спокойно и ровно, Джефферсон бесшумно поднялся, прихватил по пути пару круассанов и выскользнул за дверь.
12
Группа Баллардо усаживалась в автобус.
– Куда это мы? – спросил Джефферсон, который напрочь забыл, что там у них в программе.
– Мы собираемся посетить замок Саллуа, – просветила его госпожа Шмитт. – А потом будет пикник в парке, как в школьные годы! Забавно, правда?
Она все еще прихрамывала, но, опираясь на мужа, ходить все-таки могла.
По дороге лисички выпросили у Роксаны микрофон и угостили спутников концертом в стиле ретро. На мотив популярных песен они сочинили собственный текст с упоминанием всех Баллардо. Получилось, по правде говоря, довольно коряво, но слушатели смеялись от души.
Джефферсон стиснул зубы и мужественно вытерпел все испытания этого дня: осмотр замка под непрерывные приглушенные комментарии несносной Клариссы, оглушительный храп господина Шмитта, уснувшего на лужайке во время пикника, внезапные слезы Симоны, причина которых так и осталась неизвестной, эффектный кульбит госпожи Фреро, старушки овцы, споткнувшейся при посадке в автобус… На обратном пути Роксана подгадала так, чтобы место ее оказалось рядом с ним.
– Ну что? – спросила она.
– Он провел ночь на бойне. Вернулся сам не свой.
Роксана кивнула с вымученной понимающей улыбкой. Ей самой не раз и не два довелось через это пройти.
– Ты его оставил отдыхать?
– Да, он уснул.
– Ничего. Он оправится. И ты тоже. Все будет хорошо, Джефферсон.
Это «Джефферсон» она сказала чуть слышным шепотом, словно делилась с ним тайной, и сердце у него дрогнуло. Сразу вспомнилась Кароль. Продолжает ли она там, дома, заступаться за него? Отстаивать его невиновность против всего света и вопреки видимости?
У отеля он первым выскочил из автобуса. Бегом промчался через вестибюль, взлетел по лестнице, прыгая через ступеньки, и постучал в дверь сто восьмого номера. Донесшийся из-за двери бодрый голос успокоил его: с Жильбером все в порядке! Тот открыл ему, улыбаясь до ушей, и снова плюхнулся на кровать.
– Извини, правилами зачитался. Вот смотри: дистанция – сто километров; сколько времени ты выиграешь, если вместо ста десяти километров в час едешь на скорости сто тридцать: а) двадцать минут; б) пятнадцать минут; в) четыре минуты?
– Понятия не имею, – сказал Джефферсон. – Смотрю, ты быстро оклемался!
– Да я до трех проспал! Так вот, ответ знаешь какой? Четыре минуты! Надо же! Было бы ради чего жизнью рисковать.
– Жильбер!
– А?
– Поехали домой. Пойду в жандармерию с добровольной явкой и все объясню. Надо мне было сразу так и сделать.
