– И зачем нам это надо? – спросил я у него.
– Затем! – ответил он. – Затем, что мы должны знать, где все находятся, ты не понимаешь? На случай, если кто-нибудь заблудится, или будет ранен, или ещё что. Тогда, если он не вернётся вовремя, кто-нибудь будет знать, что он пропал, примерно знать, где он должен быть, и кто-нибудь…
– Ну ты и паникёр, – сказал я.
– Но он в чём-то прав, – сказала Софи и повернулась к Брайану: – Хорошая идея, Брайан.
Брайан покрылся где-то семнадцатью оттенками красного и поплёлся прочь, явно довольный собой.
– Вот блин, Софи, – сказал я. – Ты правда думаешь, что этот умник придумал хорошую идею?
– Если он хочет знать, где все находятся, это значит, что ему не всё равно, что с кем происходит. Мы для него важны.
А потом она повернулась, подошла к перилам и стала смотреть на воду, а мне вдруг стало так грустно, как не было ещё никогда в жизни.
Глава 21
Крещение
Море, море, море. Оно накатывается, накатывается и зовёт меня. «Входи, – говорит оно, – входи».
Дядя Док объявил, что завтра или послезавтра наступает День Отплытия. «Ещё кое-что осталось починить», – сказал он. Я словно разрываюсь на куски, меня тащит туда и сюда. Я бы навсегда осталась на Гран-Манане, но море меня зовёт.
Сегодня утром Коди, Брайан и я пошли в мастерскую, где делают лодки, – её владелец разрешил нам посмотреть, как всё делается. Он работает в основном с фиберглассом, всё делает вручную, даже накладывает гелевый слой. Он даже сам делает шлюпки, и его работа такая замечательная. Я думала, что знаю, как работать с фиберглассом, потому что сделала Трюмовый Ящик Бадди, но на самом деле я, как выяснилось, не знаю почти ничего.
– Ты только посмотри, – не смог не сказать Брайан. – Ни одного пузырька.
– Ну, он этим дольше занимается, чем я, – ответила я.
Лодочник показал мне несколько трюков – как с помощью валиков наносить смолу и гелевый слой и как в небольших областях пользоваться пластиковой обёрткой, чтобы нижние слои остались гладкими.
– Вот что ты должна была сделать с Трюмовым Ящиком Бадди, – сказал Брайан.
– Я тогда этого не знала, понимаешь? – спросила я. Брайан уже действовал мне на нервы.
– Ты меня не любишь, да? – спросил Брайан.
Я почувствовала себя ужасно.
– Я такого не говорила.
– Если не любишь – ладно. Меня никто не любит.
Он стоял, как брошенная марионетка, сгорбившись, подогнув ноги и руки.
Коди внимательно наблюдал за нашим разговором, не произнося ни слова.
– Я даже не представляю, почему меня никто не любит.
Я надеялась, что он не попросит меня привести несколько возможных причин, но тут вмешался Коди:
– Так. Это, должно быть, как-то связано со всеми этими списками, которые ты составляешь, и с тем, что ты всегда говоришь всем, что делать, и с тем, что ты ведёшь себя так, словно знаешь правильные, с точностью до атома, ответы на любой вопрос, и…
Брайан сложил руки на груди.
– Я не с тобой разговаривал, – сказал он. – Мне наплевать, что ты думаешь.
Он повернулся и вышел из здания своей дёрганой, спотыкающейся походкой.
– Ну, он сам напросился, – сказал Коди.
В тот же день дядя Док заставил всех нас сходить на крещение внука Фрэнка. Брайан держался как можно дальше от нас с Коди. Я вообще не хотела идти; у меня к этому сердце не лежало, но я ещё никогда не бывала на крещении, и к тому моменту, как всё закончилось, у меня глаза чуть не вылезли.
Люди в плащах, похожих на мантии, которые носят на выпускном, вошли в воду по пояс вместе с пастором. Пастор погрузил их – плюх – с головой в холодную-холодную воду. Казалось, словно пастор их там держит силой, а что, если им уже нечем дышать, а пастор их продержит слишком долго?
Всё это время, пока людей окунали в воду, зрители пели «О благодать», и от этой песни я замерла как вкопанная. Где я уже слышала эту песню? На похоронах? У меня перехватило дыхание, словно что-то в горле застряло, что-то вроде большого носка. Перед глазами всё поплыло, я зашаталась, и дядя Док сказал:
– Софи? Софи? Присядь-ка. Опусти голову…
На пути к дому Фрэнка, где устроили пир в честь крещения, Брайан наконец перестал молчать и сообщил нам, что людей погружают в воду, потому что она очищает их от всех грехов, и они могут начать новую жизнь, свежую и чистую. Я всё думала и думала об этом, и в голове мне представилось, как очень грязного человека окунают в воду, и – плюх – он выныривает из неё белым и чистым, как ангел. Я думала и думала об этом, и у меня снова начала кружиться голова.
– Вот, – сказал дядя Док. – Поешь что-нибудь. Может быть, ты просто мало ела сегодня?
Он предложил мне похлёбку из морепродуктов, и жареный лук, и сэндвичи с салатом из омаров, и картофельный салат, и два разных чизкейка, и морковный пирог, и банановый хлеб. Я съела, что смогла, но потом всё полезло из меня обратно.
– Может быть, у тебя грипп, – сказал дядя Док и отвёл меня обратно на парусник.
Я немного поспала и проснулась, когда вернулись Брайан и Коди.
– Надеюсь, это был не наш последний ужин, – сказал Брайан.
– Заткнись! – закричал Коди. – Как же ты умеешь портить настроение. Почему ты всегда ждёшь худшего? Ты что пытаешься сделать, сглазить наше путешествие?
– Мне было бы куда лучше, если бы команда этого судна действительно знала, что делает, – презрительно сказал Брайан.
– Ты тоже часть команды, тупоголовый остолоп…
– Я не тупоголовый остолоп – ты сам такой!
Наша корабельная семья становится всё более нервной. Мы готовы к отплытию, но при этом начинаем задумываться о проблемах, которые могут нас ждать. Слишком много думать – плохо. Надо просто двигаться!
Глава 22
Бомпи и пастор
У меня уже голова кругом. Мы всё ещё здесь, на Гран-Манане, и нам надо ещё что-то починить на «Страннике». Этот парусник вообще мореходен?
Вчера я увидел, как дядя Док и Фрэнк сидят на берегу и тихо о чём-то разговаривают. Увидев меня, дядя Док сказал Фрэнку: «Тс-с, хватит об этом». Он помахал рукой, словно разгоняя мух.
– В чём дело, Коди?
Они явно не хотели, чтобы я слышал, о чём они говорят.
Вот ещё одна странность: когда я сегодня вечером вернулся на лодку и спустился в трюм, мой отец лежал на своей койке и плакал. Плакал! По его лицу текли слёзы.
