– Что-то случилось? – спросил я.
Он даже лица не вытер. Просто ответил:
– Нет. Ничего не случилось. Всё как обычно.
Больше ничего он не сказал.
Я никогда, никогда, никогда за всю свою жизнь не видел, чтобы отец плакал. Однажды, когда мне было лет восемь, и я пришёл домой плачущим, потому что упал с велосипеда, он сказал: «Хватит! Тебе незачем об этом плакать!» А когда я не перестал плакать, он взбесился: «Хватит! Хватит! Хватит! – Он вытащил ремень из брюк и замахнулся на меня. – Хочешь настоящего повода поплакать? Ну я сейчас тебе его дам…»
Мама вышла на цыпочках к заднему крыльцу и, увидев ремень, попыталась его перехватить, но мой отец сильный человек, он выхватил ремень у неё и ударил её прямо по голой руке. А потом швырнул его на пол и выбежал на улицу.
Больше я перед ним не плачу.
Софи рассказала историю о том, как Бомпи крестили. Вот как это было.
Бомпи был подростком, его никогда не крестили, но его мама решила, что ему очень-очень-очень надо покреститься, и договорилась с местным пастором, чтобы тот крестил его в реке Огайо.
Бомпи и пастор не очень ладили, потому что Бомпи встречался с дочкой пастора и слишком часто приводил её домой поздно. Бомпи не очень-то нравилась идея, что этот пастор окунёт его с головой в воду реки.
И вот настал день, Бомпи пошёл к реке со своей семьёй, а там уже пастор, и он улыбается Бомпи широкой, деланой улыбкой, и вот настало время Бомпи окунаться, и пастор погрузил его в грязную воду и держал там. И держал. И ещё держал. Бомпи уже нечем было дышать, так что он начал пинать пастора, а потом укусил его за руку, которой тот зажимал Бомпи рот.
Пастор закричал, и Бомпи выплыл на поверхность.
– Ну? – спросил Брайан. – И что же сделал отец Бомпи?
Софи ответила:
– Ну, отстегал его ремнём за то, что он укусил пастора.
– А мама? – спросил я. – Дала ему яблочного пирога?
– Да, так и было, – сказала Софи.
Отец сегодня снова плакал.
– Что-то не так? – спросил я его.
– Нет, – сказал он. – Всё так. Всё как обычно.
Я вспомнил ещё кое-что насчёт истории о крещении Бомпи, которую вчера рассказала Софи. Когда она закончила, Брайан спросил:
– Пап, ты когда-нибудь слышал раньше эту историю?
– Нет, – сказал дядя Стю, – что-то не припоминаю.
Брайан надулся от важности, словно только что проглотил арбуз. Дядя Док сказал:
– И я тоже…
– Вот как! – сказал Брайан.
Дядя Док перебил его:
– Но вот рассказ про поезд и реку показался знакомым, ага. По-моему, я когда-то раньше его слышал.
Мне показалось, что Брайан сейчас подавится воображаемым арбузом.
Дядя Стю сказал:
– А вот я не слышал. Ни одного из них не слышал…
– Может, ты забыл? – спросил дядя Док.
– Я ничего не забываю!
– Может, Бомпи тебе просто их не рассказывал? – спросил дядя Док.
– Почему это тебе он рассказывал что-то, а мне нет? – Дядя Стю побагровел. – Мо? – спросил он. – А ты эту историю раньше слышал?
– Нет, – сказал мой папа.
– Вот, видишь? – спросил дядя Стю.
– Но, – добавил папа, – рассказ про машину в реке показался каким-то знакомым.
– Мне вообще никто ничего не рассказывает! – возмутился дядя Стю.
Всё это время Софи просто сидела и жонглировала пакетами крендельков.
В пути
Глава 23
Вж-ж-ж
Море, море, море!
Вчера днём Коди бегом пронёсся по доку и сказал:
– Дядя Док говорит, что время пришло. Собирай вещи. Мы отплываем.
– То есть сейчас? – спросила я. – Прямо сию минуту?
– Ага! – Он широко-широко улыбался. – Вот и всё, Софи!
Я забегала, собирая вещи, и у меня не было времени, чтобы подумать о том, что происходит, или что я чувствую: вот мы наконец-то в пути! Вж-ж-ж, мы отплываем!
Первая пара часов вышла лихорадочной: все проверяли свои вещи, спорили из-за мест, а дядя Стю и Брайан раздавали задания и расписания и делали всё, чтобы я почувствовала себя бесполезной улиткой, но я их не слушала, оставалась спокойной и даже почти не говорила им гадостей.
Когда мы выходили из залива Фанди, мы услышали плюх, а потом ещё плюх-плюх-плюх! Нас окружили десятки тюленей, они высовывали милые мордочки из воды и оглядывались.
– Эй, дорогуши! – сказал Коди, когда они направили свои усы на нас.
Даже Брайана они, похоже, заворожили – чуть ли не впервые он не придумал, что бы такого умного сказать. Он сел на палубу, сложив руки под подбородком, и стал смотреть на тюленей.
Дядя Мо сидел на задней палубе и рисовал. Мне нравятся его рисунки. Он показал мне, что тюлени, которые плывут дальше, на картине должны быть меньше, чем те, которые расположены ближе. Я тоже попыталась их нарисовать, но мои рисунки вышли не такими хорошими, как у дяди Мо.
– Вы художник? – спросила я у него.
– Я? – ответил он. – Нет.
– Как по мне, вы похожи на художника, – сказала я. – Вы очень хорошо рисуете.
– Не, – протянул он. – Это не так и красиво. Давно не было практики.
Я спросила, кем он работает, как зарабатывает на жизнь. Он нахмурился:
– Счетовод. Сижу целый день за компьютером и копаюсь с цифрами.
– Но вы же хотели стать художником? – спросила я. – До того, как пошли работать счетоводом?
– Конечно, – сказал он.
– И почему не стали?
– Не стал кем? – спросил Мо (он как раз дорисовывал тюленьи усы).
– Художником. Почему вы стали не художником, а счетоводом?
Он пальцем смазал линию воды на рисунке, и она стала мягкой, расплывчатой, больше похожей на воду. Я подумала, что он меня не услышал, но в конце концов он ответил:
– А не знаю. Почему вообще кто-то становится кем-то?
– Разве не потому, что он этого хочет? – спросила я. – Мы разве не становимся теми, кем хотим стать?
Он посмотрел на меня. Его рот был приоткрыт, и, похоже, в нём уже были какие-то слова, но они никак не могли выйти. Он закрыл рот и попробовал снова:
