Для одного из этапов нам требовалось много «потеряшек», условных пострадавших. Поэтому в штабе остались только те, кто проводил этап, а остальные оказались в лесу, каждый в своем квадрате. Мне всегда нравилось ничего не делать, а сон в лесу – как раз из этих занятий.
Но спать мне не пришлось: в рацию я услышал, что группа, которая ищет меня, – это Кукла и Байкал. Я немного волновался: давно не видел Куклу и вообще не разговаривал с ней. Но, когда я увидел ее, ничего не почувствовал. Меня это даже расстроило. Ее неприкасаемый статус был некой стабильностью. Получается, что у меня есть некая новая стабильность, раз уебищное отчаяние куда-то пропало. Это меня обеспокоило.
Программу откатали на ура, с юмором и пользой. Люди были довольны. Мы наградили победителей символической статуэткой «Золотой бурелом».
Оса, которой повезло – по жребию – кормить комаров дольше всех других «потеряшек», имела время подумать. И она кое-что придумала.
– Слушай, поживи у меня.
– В смысле?
– Мои уезжают на море, давай ты у меня будешь?
– Хм. Ты предлагаешь жить вместе?
– Ну, в общем, да.
30. Алла Пугачева: «Айсберг»
Я не работал, ждал следующего фильма и тратил жалкие остатки гонорара за прошлый. У Осы тоже не было денег, причем это состояние для нее было перманентным, и даже возникало ощущение, что другой жизни она и не помнит. Мы покупали только чай, макароны, сахар, хлеб, сигареты и бензин. В принципе, этого для жизни было достаточно.
Целыми днями я писал сценарий «в стол» и ждал, пока она приедет с работы. Иногда отправлялся на поиск в одиночку, но это Осу раздражало, поэтому я предпочитал все-таки писать. Выпиливал строчку за строчкой и большой удачей считал, если удалось написать годные полстраницы.
…В тот день Оса вернулась с работы мрачной – ей дали понять, что ее проект заканчивается и скоро начнется двухмесячный неоплачиваемый отпуск, который может стать бессрочным. Оса, которой поиски нужны были, чтобы отвлечься, даже оторваться от безысходности (ведь забыть о ней на время проще, чем что-то менять), тут же полезла читать в чате свежие заявки. Я успел подумать, что сейчас она найдет для нас максимальный треш, и приготовился дать отпор. «Смотри! Лес, на связи!» – воскликнула она. На связи – это очень хорошо. Значит, у пропавшего работает телефон, и его достаточно просто вытащить. «Прозвони, а?»
Дед. Дед ушел более суток назад, дед в себе, здоров и весьма крепок.
Первым делом я звоню заявителю – сыну пропавшего, затем ставлю в известность 112 и МЧС, чтобы они не звонили потеряшке, и, наконец, настает время самого пропавшего деда.
– Алло, здравствуйте, Николай Петрович, это спасатели.
– Здравствуйте, – кряхтя, отвечает дед.
– Мы сейчас выезжаем к вам. Вы можете идти?
Из опроса становится ясно, что дед лежит в густом ельнике, идти не может, хотя травм нет (почему не может идти – понять сложно, говорит – «устал»), сознание спутанное, но – главное – он может откликнуться, окажись волонтеры рядом.
Дед очень хочет пить, и это представляет проблему; но пока терпимо – 36 часов недостаточно, чтобы погибнуть от жажды.
Местность дед описывает немного странно – на карте нет не только густого ельника, но и даже чего-то вроде посадки, а в рельефе нет упомянутого им холма/возвышенности, на котором располагались бы эти посадки. При этом холм он описал не как бугор, а как вполне себе серьезное возвышение… Зато он слышит железную дорогу, которая там и правда есть.
Звоню местным ментам и прошу дать мне информацию о местоположении телефона. Опер хохочет: «Ты че, мне неделю на это надо». Охуеваю с него, звоню полковнику из главка. Полкан орёт:
– У местных оперов все должно быть!
– Но они говорят – через неделю, а у нас дед в лесу столько не протянет…
– Будет информация. Перезвоню.
Но он не только не перезванивает, но и вообще перестает брать трубку.
Оса, воспользовавшись своими (не знаю, откуда взявшимися) связями, пробивает биллинг дедушки у инженера мобильной компании. Тот присылает нам карту с указанием сектора, из которого в последние полдня поступали сигналы телефона деда. Конечно, это не похоже на херовый сериал российского телеканала, где по телефону можно определить точное местоположение человека. Это возможно – но только для ряда подразделений ФСБ. Для очень узкого ряда. Нам же достается карта, на которой указан сектор, т. е. угол в 120 градусов, вершина которого находится на антенне сотовой связи. Против этого угла лежит малый сектор, который называется «лепестком», – это обратная засветка антенны. Большой сектор в данном случае представляет участок площадью в 8–12 кв. км, а малый – 2–3 кв. км. Большой ограничивался железной дорогой, так что площадь поиска тоже выходит невеликой – 3–4 кв. км. Это немного, есть надежда на быструю и победоносную войну.
По приезде на место мы встречаемся с сыном – и, услышав описание местности, тот нас озадачивает: «Здесь такого нет… он словно описывает парк у своего института». Да, ситуация хуже, чем мы предполагали.
Из опроса деда выходило, что он в лес вообще не собирался, а шел в магазин (и на обратном пути пропал).
Странным кажется и сектор, из которого поступает сигнал: чтобы попасть туда, деду надо было пройти километра 3–4 в сторону, обратную от дома, при этом пересечь чужую деревню. В самом секторе, где был зафиксирован сигнал, 80 % площади покрыты болотом, причем большей частью – настоящим, полноводным, на основе умирающего озера.
Таким образом, вместо большого массива достоверных данных мы имеем противоречивые, взаимоисключающие даже вещи: слова деда и биллинг.
Приехавшие волонтеры смотрят на карту – и не верят, что дед в указанных секторах. Они – отчасти справедливо – задаются вопросом: зачем им идти в те квадраты? Я мотивирую – данными биллинга, которым надо было верить в силу того, что это – технические данные, а не бредятина дедушки.
Волонтеры уходят без особой веры в успех, а всего через полчаса в рацию начинают прилетать проклятья: «Заря, уже по шею, тут просто нельзя пройти!» / «Заря, мы в тростнике, тут и днем не продраться!» / «Заря, у меня все люди насквозь мокрые, и тут никаких елок… и холмиков… вообще тут негде лежать, тут вода!». В этот момент возникает странное ощущение, что лучше по шею в прохладной воде брести по болоту, чем сидеть на Заре. Уж лучше быть в группе, которая пытается справиться с задачей, чем координатором, который нагородил какой-то херни в глазах товарищей.
Буквально за пару часов десяток боеспособных групп вымотаны в болоте – а результата нет.
Звоню деду. Телефон молчит.
Нервишки начинают шалить. Пропавший был на связи. У нас есть биллинг. У нас – огромный ресурс. И – нулевой результат.
К утру все волонтеры разъезжаются, со мной остаются лишь Зид, Татарка и Оса. Я решаю закрыть еще одну задачу – пройти вдоль железки; если дед лежал рядом с насыпью, то он мог воспринимать ее как «холм». Поэтому мы идем от начала и до конца сектора биллинга по железной дороге, просматривая кусты по сторонам; безуспешно.
