Алиса сидела, уставившись в одну точку. Ей вспомнилось, как Юлька поставила на уши французскую полицию, когда Алису случайно задержали вместе с кучей народа на вокзале. Она тогда одна их построила…
– Какие же мы суки, – тихо сказала Алиса.
– Ну, вот и хорошо, – кивнул Макс и снова взялся за руль.
* * *
Снег внезапно кончился, а с ним пропала и машина, шедшая по их следам. А может, она и в самом деле только причудилась Алисе, кто знает. На подъезде к шереметьевскому терминалу E была чудовищная пробка, и Макс даже несколько раз выходил покурить, пока автомобили намертво слипались в брикет разноцветной жвачки. Алиса курила прямо в салоне.
– Мы успеваем? – спросила она в какой-то момент.
Макс хмуро кивнул.
Юлька больше не звонила, Алиса тоже не решалась набрать номер отделения и объяснить подруге, как они теперь будут. Она успокаивала себя тем, что непременно сделает это перед самым отлётом, когда другого выхода уже просто не останется…
Наконец, всё же проехали на какую-то отдельную парковку – Макс сунул охранникам пару стодолларовых купюр – и здесь бросили машину. В аэропорту было жарко, людно и пахло картошкой фри. Алисе здесь никогда не нравилось, ей казалось, что рвущиеся к самолётам похожи на пассажиров «Титаника»: им чудится, что мест на всех не хватит, и следует изо всех сил бороться за свою жизнь. К тому же, если честно, она боялась летать. Даже несмотря на то, что в год эти полёты и не пересчитаешь – постоянно то в Уфу, то в Берлин… Но привыкания нет как нет, и обычно в полёте кто-нибудь держит Алису за руку. Иногда бойфренды, но чаще Юлька.
– Давай быстрее на регистрацию и пойдём сразу в салон, – сказал Макс.
Алиса не спорила.
– Только дай мне минуту, документы ещё должны передать, – предупредил Максим.
Он набрал номер, и из человекомесива аэропорта тут же вынырнул какой-то сутулый хлыщ в чёрном пальто. Хлыщ подбежал к Максу и, ещё сильнее ссутулившись, протянул папку и конверты. Их Макс, не глядя, отправил в карманы, а папку сунул Алисе.
– Вот, – сказал он, делая курьеру знак подождать, – подпиши, и побежим уже. 20 минут остаётся.
Алиса удивлённо взяла из папки листки и пробежала их глазами.
«Я, Сикорская Алиса Юрьевна, настоящим заявляю, что никогда не участвовала в антиправительственной и антигосударственной деятельности, не являлась членом радикальной группировки “Лига трудового фронта”, группы “Второй фронт” (а равно любых других незаконных формирований) и никогда не поддерживала их деятельность.
Мне не была известна принадлежность моих коллег А. Камалетдинова, Д. Юркова, П. Сумарокова к подобным структурам в момент нашей совместной работы. Однако теперь, узнав об их участии в радикальных преступных группировках, я не могу не осудить…» И так далее.
– Срань какая, – почти смеясь, сказала Алиса, – ты совсем охренел, Максим?!
– Да иди ты, – отмахнулся Макс, – с тобой совсем невозможно стало разговаривать. Голову-то включи! Шутки кончились. Об отце подумай! Что с ним будет, если к нему из-за этих художеств придут, а? Это уже давно не только тебя касается, милая. Давай уже, просыпайся!
– Какая срань! – прошипела Алиса и швырнула папку на пол; из неё вылетела ручка и покатилась к чьим-то чемоданам.
Макс внимательно посмотрел на Алису.
– Или ты остаёшься здесь, и гребёшь всё происходящее по полной, – сказал он вдруг совершенно спокойно, – и тогда кого хочешь куда хочешь посылай. Или ты летишь в Европу, но тогда ты делаешь то, что нужно. То есть то, что я сказал.
Макс развернулся и пошёл в сторону стоек регистрации.
– Жду пять минут, – объявил он, не оглядываясь, – потом будем прощаться только по телефону.
Алиса зажмурилась и в отчаянии топнула ногой. Каблук хрустнул и отвалился, отчего Алису качнуло, и она чуть не рухнула. Тогда, уже не сдерживаясь, она заплакала и опустилась на пол.
* * *
На паспортном контроле было пусто, работало всего две кабинки, но даже этого было более чем достаточно. Из-за стекла на Алису пялился мордатый молодой человек в расстёгнутой на две пуговицы синей рубашке. Алисе в первую секунду стало неуютно оттого, что глаза у неё наверняка всё ещё красные. Захотелось отвернуться, но вместо этого она, напротив, с вызовом уставилась на таможенника. Тот тоже старался внимательно и сурово на неё глядеть, но сдался первым. Он моргнул, ещё раз тупо посмотрел на Алисин паспорт и с силой выдохнул:
– Попрошу вас пройти со мной.
Сердце Алисы подпрыгнуло.
– А что случилось?
– Ничего не случилось. Пройдите, пожалуйста.
Алиса беспомощно оглянулась в поисках Макса, но тот уже вышел на другую сторону, и видно его не было.
– Максим! – крикнула она.
Никто не отозвался.
– Позовите моего директора, – потребовала Алиса, но таможенник уже вышел из своей кабинки и настойчиво указывал, куда именно надлежит пройти.
– Это всего на две минуты, – уверял он.
Алисе опять захотелось плакать, но она сжала зубы. Может, так и лучше, подумала она. Хоть перед Юлькой стыдно не будет.
Она ещё раз крикнула Максима, но всё с тем же результатом. И тогда Алиса повернулась и пошла за таможенником.
Когда они оказались в ничем ни примечательной офисной комнате, мордатый парень кашлянул и сделал неопределённое движение руками, как если бы поймал футбольный мяч и не знал, куда его бросить.
– Простите, пожалуйста, Алиса Юрьевна, – сказал он извиняющимся тоном. – У нас начальница – очень большая ваша поклонница. Подпишите, пожалуйста, ей открытку. А то мне не простят же потом.
22
Тот свет
Он не знал, как это называется.
Когда люди идут по улицам – и улыбаются. И встречаясь взглядами, и сами по себе. Мимо проезжают, звеня, цветные трамваи, и сплошь разные: собранные со всего света старенькие вагоны, в которые положили новую начинку. И аккуратные клумбы около маленьких опрятных домов. Большие неспешные улицы. Набережные для открыточных видов.
Он шёл вдоль 39-го пирса, рассматривал морских львов, живущих на плотах поблизости, и слушал, как чёрная девочка в смешном розовом платье кричит: «Mommy, look! Sea lions!», – и всё равно не знал.
Что с того, что на туристической карте, которую он носит в кармане, написано: San Francisco. Это мало что значит. Здесь нужна какая-то другая карта: Альфы Гончих псов, океанских глубин, Лемурии.
Как будто ты уже умер и видишь радужные картинки, которые плывут мимо мыльными пузырями. Или ты плывёшь мимо них – неважно. Но только это не твоя, а другая совершенно жизнь, которую до этого не показывали ни по телевизору, ни в мыслях. А теперь, когда ты уже разучился удивляться, тебе говорят: так тоже может быть. И ты бы не поверил, но уже не осталось такой опции.
