В час, когда у нас пили чай, я проглатывал горячую жидкость с примесью далеких горизонтов и прислушивался к нашему с Мадмуазель Вот, скрытому от посторонних глаз миру, к нашей с ней общей страсти. Она говорила со мной о лесе, и ее колдовской голос все больше и больше очаровывал меня, заставляя постигать неуловимое и пробиваться к свету. Как-то раз она заговорила о себе:
— С детства лес был для меня живым миром, я ведь чувствовала себя такой одинокой, прислушивалась к дубу, чья душа запоминает и исполняет симфонии бурь, к кусту, расцветающему под серенады соловьев. Некоторым людям неуютно среди зеленых исполинов, тянущих к ним свои длани, они ощущают себя потерянными, пугаются. Не то я. Как-то раз, утром, в Лошском лесу, я гляделась в источник Орфон, и — о ужас! — та, которую я там увидела, была в лохмотьях!
Я совсем перестал понимать, как вести себя перед лицом признающейся мне в сокровенном старой девы. Она обучала меня тому, как отбросить позерство, поиски тайного смысла сущего часто приводили ее саму к желанию разорвать внешние покровы. В тот день она бросила мне еще одну мысль в качестве затравки:
— Кстати, по поводу Египта: ты конечно же слышал о Шамполионе
[88]. А известно ли тебе, что когда он был маленьким, друзья окрестили его Египтянином? И все из-за его наружности: он был похож на дитя Нила еще до того, как смог приступить к изучению истории фараонов, до того как задался честолюбивой целью расшифровать иероглифы на египетских памятниках, переписанные для него учеными экспедиции, посланной Бонапартом. Уже тогда он имел облик будущего ученого-египтолога!
Шесть часов вечера. Замок как корабль погрузился в темноту. Меня вдруг охватило безумное желание вернуться к нормальной жизни, побыстрее подняться наверх, к остальным членам семьи и окунуться в атмосферу семейного тепла. Там речь пойдет о событиях гораздо менее серьезных и персонажах не столь существенных. Там будут смех, игры, молитва на ночь, вечерний туалет, цинковые тюбики с зубной пастой. Возложив на мои плечи все тайны мира, Мадмуазель Вот явно перегрузила меня. Однако для нее день еще не был закончен, и она ошарашила меня своим последним вопросом:
— Тебя не поражает, что Леонардо никогда не изображал двух вещей: ада и Иисуса в одиночестве?
С этими словами она медленно, с долей величавости поднялась с кресла, но, подойдя к двери, резко рванула ее на себя:
— Время ужинать. Отправляйтесь к родителям, через четверть часа я присоединюсь к вам.
Глава 32
КТО ЛИШИЛ НЕВИННОСТИ ЮНОГО ФРАНЦИСКА?
Я пребывал в состоянии крайнего возбуждения, ожидая в постели Леонардо, когда совсем стемнеет и можно будет пробраться к говорящему камину. Далеко не каждую ночь из него доносились голоса, это происходило, по моим наблюдениям, лишь когда я засыпал подле тлеющих поленьев.
В тот вечер, чуть только пробило полночь, я пробрался в камин и занял свой пост. На сей раз до меня донесся женский голос, разглагольствующий о галантности, о любви, об изящной литературе. Отвечал ему характерный мужской тембр.
— Юный герцог Ангулемский вырос при Амбуазском дворе, где процветала галантность, на великолепном лугу, состоящем из женщин-цветов. С тринадцати лет он уже знал о любви все. Я слышала, будто одна из придворных дам моей матери, очень красивая вдова, приятная во всех отношениях, пожелала завоевать юного герцога. Поскольку дама была обворожительна, и Франциск давно уже на нее заглядывался, он прикинулся человеком, ничего не смыслящим в делах любви. Как-то раз, к великому смущению той, которая желала обучить его искусству любви, хитрец проявил такие познания, что дама просто обомлела. Дело в том, что простая, но миловидная горничная давно уже лишила герцога невинности. Бедняжка, собиравшаяся стать его первой женщиной и начавшая было давать советы, не смогла утаить разочарования. Весть о нем дошла даже до меня, и, должна признаться, я не смогла удержаться от смеха. Эта забавная история вдохновила меня — да вам ведь это известно — на создание одной из моих сказок. При Амбуазском дворе тон задавал Франциск. Дамы при виде его юности и красоты ждали лишь знака, чтобы принадлежать ему.
Мужской голос принялся расспрашивать о произведении, чьим автором, видимо, была обладательница приятного голоса.
— В сорок второй новелле вашего «Гептамерона» вы, как мне думается, рассказываете о первой любви короля, о его первом потрясении?
— Да, это подлинная история, которая случилась в Амбуазе. Но на этот раз речь идет не о галантности, а о настоящей большой любви. Однажды, Франциску было в ту пору пятнадцать, он влюбился в девушку во время церковной службы. Никогда прежде не любивший, он испытал непривычное сладостное томление и послал разузнать, кто эта красивая светлая шатенка.
Определение «светлая шатенка» поразило меня в самое сердце. Ведь именно таковы были волосы той, которая понравилась мне, а между тем мне в голову не пришло так их назвать. Подумалось: возможно ли, чтобы юный король пережил любовную историю, подобную моей? И он тоже влюбился в церкви в Амбуазе? Неужто принцесса, от которой я только что узнал об этом, была предупреждена о моем присутствии? Неужто она для того и рассказывала об этом, чтобы смутить меня и заставить выйти из тайника? Я был страшно озадачен и понял, что меня переиграли. Вдруг мои раздумья были прерваны громким смехом, донесшимся из дымохода. Казалось, хрустальный смех снизошел с неба и был воспринят мною как благословение. Я тотчас забыл о всех муках и даже счел за лучшее, если она будет знать о моем присутствии. Жаль, такая женщина — я воображал ее себе не иначе как красавицей — не догадывается, что один юноша пять веков спустя ловит каждое ее слово. Я конечно же, узнал голос. В нашей семье все читали ее книгу. Это была Маргарита, сестра Франциска. Первая женщина-литератор, прозванная Маргаритой из Маргарит.
Собеседник явно хотел побольше узнать о той, что первой зажгла в сердце будущего короля Франциска I пламень любви.
— Вы были знакомы с этой девушкой из Амбуаза?
— Кажется, я хорошо знала Франсуазу, прежде она приходила в наш замок, когда я была маленькой, и мы вместе играли в куклы…
— И как же он добивался ее расположения?
— Послал к ней своего друга, чтобы тот рассказал о его любви. Дорогой Клеман Маро
[89], вы, чьи первые стихи вышли в 1515 году, должно быть, узнаете брата, он всегда действует через посредников. Франсуаза — так звали девушку, — ответила ему, что в замке много женщин куда прекраснее нее и что она — девушка порядочная. Однако это ничуть не умалило пыла моего брата. Он преследовал ее, во время мессы не спускал с нее глаз и проявил такую настойчивость, что в конце концов она поменяла церковь.
