Его не было. Он владел искусством избегать. Что ему до смерти Арабеллы?
Когда мои споры с братьями, Шарлем и Эльзеаром, становились слишком уж яростными, я подходил ночью к зеркалу в комнате Леонардо, ожидая его успокаивающего слова. Ведь и у него были братья, пусть и сводные, и не все у них ладилось во взаимоотношениях, значит, он мог понять меня и помочь пережить тяжелую минуту.
Мне бы следовало попробовать встать на его место. Он был в возрасте призраков, которых наконец, после многих веков, оставляют в покое. Но обладал привилегией — остаться в Амбуазе, в месте, которое он любил, которое услаждало его взгляд, которое он углем изобразил на бумаге. И вдруг на тебе — какой-то мальчишка, с которым у него ничего общего, кроме дома из розового кирпича, тревожит его.
Как знать, возможно, любивший вопрошать природу, он не переносил, чтобы ему самому задавали слишком много вопросов. Да и разве не дал он в своем творчестве множество ответов? Самому себе он ставил в упрек трату времени: «Я разбазарил свои часы».
И все же мне его недоставало. И я нашел решение: неотрывно смотреть на его автопортрет, сделанный сангиной. Черты его лица чуть заметно двигались, брови хмурились. И вдруг с его уст сорвались слова, произнесенные таким тоном, которым говорят с неизлечимо больными:
— Знаешь, что касается Кларе, потеря голоса — это не навсегда. Скажи ему, что я в свое время интересовался фонологией и посвятил голосу трактат, который проиллюстрировал многочисленными рисунками, показывающими мускулатуру вокального аппарата. Передай ему: голос вернется.
После этих слов леонардовы черты исчезли. Мне стало легче. Наступала ночь, комната погружалась в сумерки, в коридорах послышалось загадочное шушуканье. Ветер шевелил верхушки деревьев, обступивших старый замок, в тумане едва пробивался колокольный звон церкви Сен-Дени, ему вторили монастырские колокола. Меня залило благодетельными волнами исполнившейся надежды на доброту гения. Он обучал меня состраданию.
Глава 47
ТЕНЬ ШЕКСПИРА
Ночью я лежал в постели Леонардо, и моего лба коснулась тень Шекспира. Было ли это как-то связано с моим бесконечным мучением по поводу Арабеллы? В любом случае слова Ромео, обращенные к Джульетте, присутствовали в моем сне как символ всепобеждающей любви:
Ромео
Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев…
Джульетта
О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, — это путь к изменам.
Ромео
Джульетта
Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.
[112]
Детство, проведенное в Англии, позволило мне очень рано открыть для себя Шекспира. В душу запала дата 23 апреля 1616 года: выходец из многодетной семьи (их было восемь братьев и сестер), в двенадцать лет по непонятным причинам оставивший учебу, в восемнадцать женившийся на женщине на восемь лет старше его, он скончался в этот день. Подобно золотому мечу, пронзившему серую тучу, моих ушей коснулись его слова: «Мы из того же вещества, что и наши мечты, а наше краткое бытие окружено сном». Было удивительно, что Англичанин и Тосканец пользовались одними и теми же словами и фразами, думали об одном и том же, а потом и умерли в один и тот же день, правда, с разницей в девяносто семь лет. «Как до краев заполненный день дает возможность насладиться сном, так и хорошо прожитая жизнь дает возможность насладиться смертью», — говорил Леонардо. 23 апреля 1519 года он составил завещание и вручил себя Жизнедавцу. Моя мысль разрывалась между этими двумя творцами, в плену бессознательного я видел их обоих в облаках, внимающих пению птиц, в окружении неведомых озер и невиданных рек. Леонардо в младенчестве был разбужен коршуном, кружащим над ним
[113], а Шекспир-ребенок заметил: «В полете воробья таится Провидение».
В эту ночь сопоставление двух гигантов открывало мне широкие перспективы, было о чем подумать. У обоих, к примеру, были пробелы в биографии. Леонардо непонятно где провел год своей жизни — то ли путешествуя по Средиземноморью, то ли сбежав на Восток. Еще в большей степени загадочна жизнь Шекспира: за периодом, когда он трудился у печатника из Руана, Тома Вотрелье, а до того сторожил лошадей зажиточных горожан перед театром Джеймс Бербедж, следует семилетняя пропасть. Читаем в дневниках Леонардо: «Живопись — поэзия, которую видишь, а не чувствуешь, а поэзия — живопись, которую чувствуешь, но не видишь». Князь парадоксов Шекспир тоже потрясал нас своими высказываниями: «Можно быть поэтом и не писать стихи, можно писать стихи и не быть поэтом». Оба говорили на языке, который легче воспринимается в детстве. Отчего так? Отчего их мрачные сказки для взрослых понятны детям? В Леонардо не было ничего от преподавателя, но все от дедушки, всегда имеющего в запасе что-нибудь интересное для внучат. Таким был и Шекспир. В «Как вам это нравится» он дает описание «заспанного лица школьника, против воли идущего в школу». Я нуждался в них обоих с их мудростью и тайнами, поскольку боялся остаться один. Однако вечная улыбка да Винчи была обещанием некой незыблемости, тогда как Шекспир с его воображением, нареченным им Ариелем, приводил в движение вся и всех, вплоть до неживой материи.
Шекспир был со мной с самых малых лет. Мой первый наставник, старый писатель-неудачник, окрещенный в приюте Брайтона товарищами по несчастью Большим Вили, в прошлом был знаком с мисс Делией Бэкон, американской праправнучкой Фрэнсиса Бэкона, современника Шекспира. Она считала, что последний — всего лишь псевдоним, под которым скрывался ее предок. Мисс Делия окончила свои дни в приюте для умалишенных, но ее навязчивая идея прижилась и… наделала бед.
Мои мысли устремились в Арденнский лес, в графство Варвик, в сердце Англии, где в елизаветинскую эпоху в своем замке Кенилворт проживал Лейчестер, фаворит королевы. Там, в стране Шекспира, в Стратфорде-на-Эйвон берега рек были обсажены ивами и тополями, в садах произрастал тимьян, розмарин и лаванда, газоны были мягки. Одно происшествие наложило отпечаток на будущего автора трагедий до такой степени, что он прославил имя жертвы этой случайной истории — Шарлоты Гамлет, найденной в водах Эйвона. Причиной ее самоубийства было отчаяние неразделенной любви. Ей было отказано в похоронах по религиозному обряду. Однако родители настаивали на несчастном случае: якобы она упала в воду, потянувшись за кувшинками. Эта история побуждала меня задуматься: какая связь между мрачным происшествием и рождением Офелии, героини «Гамлета»? Мог ли я не сопоставить эту британскую притчу с историей об утопленнице, рассказанной мне Господином Кларе? Да мне и самому было теперь о чем рассказать!
