— Я… не нарочно, — сказала она, как говорила, когда ее ругали в детстве. — Я не знала.
По траве нервно полз муравей, торопясь выбраться на сухое место. В подлеске возилась, присвистывая, серая птичка с красной грудкой… Малиновка?
— Это запретное место, — безгубым ртом сказало существо, — а ты его осверк… осквер… осквернила.
Последнее слово существо произнесло с полувопросительной интонацией, словно не было уверено в его правильности.
Она с трудом заставила себя отвести взгляд от существа… Дерево (она почему-то подумала, что осина, но, может быть, и не осина) все было увешано пестрыми ленточками, сейчас неподвижно обвисшими, поскольку ветра не было. Одни были совсем бледные, выгоревшие, вымоченные дождями, другие — яркие, как вспышки пламени — синего, алого, белого… И еще что-то висело на дереве, страшное — скелетик птицы… скелетик маленького четырехлапого существа — котенка?
Она дернулась, но поняла, что не может сдвинуться с места. Как во сне. Бывают такие сны, когда понимаешь, что нужно бежать, — и не можешь. И кричать тоже не можешь.
Крохотная куколка, подвешенная за шею, поворачивалась сама собой, окидывая ее взглядом пустых глазниц.
— Я правда нечаянно, — сказала она шепотом.
В существе было нечто глубоко неправильное, и дело даже не в том, что из шеи вырастал длинный прут, другим концом уходя в ствол дерева, а изо рта время от времени высовывала острую головку и пряталась назад зеленая змейка… не в этом дело.
Я все-таки сплю. Сплю и думаю, что не сплю. Так бывает.
— Я могу убить, — взгляд существа был пустым и темным, как у той пластиковой куклы, — могу исполнить желание. Заветное желание. Хочешь?
— Чтобы желание? — спросила она шепотом.
— Ты смешная, — сказало существо.
— Да, — сказала она, — да, хочу. Желание.
И вытерла ладони о треники.
Эта тварь, кем бы она ни была… Только бы она ее отпустила.
— Нужна еда, — сказало существо, и изумрудная змейка высунулась из черной щели рта и юркнула обратно, — я голодна. Я хочу есть. Никто не приходит. Ты приводишь еду. Я исполняю заветное желание.
— Тебе нужна… жертва? — спросила она шепотом.
— Мне нужна еда, — сказало существо, — иди. Приведи еду.
Она сглотнула.
— Я… приведу, — она несколько раз кивнула, — ты… подожди. Я сейчас.
Ноги вдруг стали удивительно легкими, и тело — удивительно легким, словно в него впрыснули тугую шипучую радость, эта радость кололась и щекотала. Все казалось простым, очень простым, а она столько себе наворотила.
Она развернулась и пошла прочь, раздвигая прекрасные, мокрые, клейкие лапы елок…
— Убить и исполнить заветное желание — одно и то же, — сказала тварь ей вслед.
Интересно, что эта тварь сделает с Ничкой? И правда съест?
Оказывается, прошло довольно много времени, Иван растопил что-то вроде печки, и кипел чайник, и все сидели и лопали сандвичи, и никто, никто не заметил ее отсутствия, только толстенькая Яська сказала: а мы думали, ты еще спишь. Она сделала вид, что не обиделась, хотя обиделась. А если бы я совсем пропала, когда бы они хватились? А Иван? Когда бы хватился он? Или… не хватился бы, пока ему не напомнили. Нет, он же за всех отвечает, он бы обязательно заметил.
Выманить Ничку в лес никак не получалось, Иван сказал, сворачиваем лагерь и идем обратно на турбазу, но другой дорогой мимо каких-то пещер, где когда-то жили какие-то отшельники, нелегкий маршрут, сказал он, так что выходим, выходим, девочки…
Наконец они разобрали вещи, напялили рюкзаки (в палатки должна была заселиться другая группа) и двинулись прочь от лагеря по едва видимой тропке, и дерево с чудовищем оставалось чуть в стороне, но она все еще ощущала веселую злую легкость и, обогнав пыхтящую багровую Яську и слипшихся боками молодоженов, пристроилась рядом с Ничкой.
— А давай отстанем, — сказала она весело, — отстанем, и я тебе что-то покажу.
— А давай, — так же легко согласилась Ничка. Вот же ни разу не подумала, а вдруг их будут искать… волноваться там… Ей, Ничке, наверное, на всех плевать. Лишь бы все было по ее. Отстань она одна, никто бы и не почесался. Но эту уж точно будут искать, Иван первый же и будет…
Они замедлили шаг, а потом и вовсе остановились, наблюдая, как скрывается за шершавыми стволами навьюченная широкая спина Яськи.
— Ну и что покажешь? — Ничка завела большие пальцы за лямки рюкзака и одним-единственным плавным движением сбросила его на тропу.
Она тоже сбросила рюкзак на тропу. Если Ничке можно, то почему ей нельзя? А потом, на обратном пути, они рюкзаки подберут. Она подберет.
— Священное дерево, — честно сказала она, — чудное такое… все обвешано ленточками и всяким таким… Ну, вообще всяким страшным обвешано.
Она давно поняла, что убедительно врать у нее не получается. Поэтому всегда предпочитала говорить все как есть. Когда говоришь все как есть, остальные воспринимают это, ну, несерьезно… Все, что на виду, не стоит внимания. Скажи она сейчас Ничке, что ей нравится Иван… Ну, нравится Иван. Подумаешь.
— Далеко? — деловито спросила Ничка.
— Не очень… Но скоро будет далеко. Нужно сейчас.
Эти щекотные иголочки, что толкались у нее по всему телу, как веселый и легкий газ, делались все злее, жалили все острее. Как щипучка. Хуже щипучки. Эта тварь… что-то в нее впрыснула? Какой-то яд? Чтобы она наверняка не убежала. Чтобы привела к ней еду.
Ничка, прищурившись, смотрела на нее. Глаза у Нички были серые, а белки глаз — ярко-белые, с голубым отливом.
— Надо же. А я думала, ты вся из себя такая…
— Какая?
— Ну, выделываешься все время. Типа ты лучше других и все такое…
Щипучки кусали все сильнее. Она и сама кусала губу, чтобы не закричать.
Скоро все кончится. Интересно, как эта вот будет пожирать Ничку… Хотя не очень интересно.
— Да ладно, — сказала она с трудом.
— Думала, я тебе не нравлюсь.
— Почему?
Где это чертово дерево? Оно словно скачет с места на место. Она точно помнила этот орешник.
— Ты так на меня смотришь все время…
— Как?
— Как будто… — Ничка в затруднении пожала плечами.
Она отвела глаза. На уровне лица качались еловые звездочки.
— Ты вот про Ивана что думаешь? — спросила она неожиданно для себя.
— Ивана? — Ничка вдруг неприятно засмеялась. — А ты что… он тебе что, нравится, да? Иван? Ох ты, не могу!
— Вовсе нет…
Вот поэтому она и не может убедительно лгать. Такой сдавленный, такой фальшивый голос.
