Книга Тринадцать ящиков Пандоры, страница 30. Автор книги Терри Пратчетт, Томаш Колодзейчак, Святослав Логинов, и др.

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тринадцать ящиков Пандоры»

Cтраница 30

— Погоди! Ты ври, да не завирайся, — осадил лекаря боярин Артемий. — Я свою ухожу как пять пальцев знаю. Кабаны там водятся преизрядные и ручьев с криницами полно, но лес болотистый, берега у ручьев вязкие. Так что же, в грязь ложиться? И это ты мне предлагаешь?

— Да, государь. Князья да бояре считают себя чистыми, а прочих называют черной костью, но забывают, что праотец Адам, от которого мы все род ведем, создан был из грязи. Кто испачкан в земле, тот чист, ему от матери-земли все дастся. А кто дородство свое превыше неба ставит, тому от земли только могила преглубокая.

— Не пойму, ты лекарь или проповедник? Чешешь, словно поп с амвона.

— Так одно без другого не бывает. Мне дальше говорить ли?

— Говори, — мрачно произнес боярин.

— Так вот, ляжешь ты, боярин, в грязь, из коей вышел, и будешь лежать долго. А вода ледяная, родниковая, но надо терпеть. А как вытерпишь, то увидишь, что вода в ручье разделилась сама собой. Русло у ручья одно, а потока — два. В одном вода живая, в другом — мертвая. Где какая — не скажу — вопрос гадательный. Коли повезет, то знак тебе будет, а нет — наугад выбирай, только не слишком долго раздумывай. Как выберешь, зачерпывай из того потока и домой иди, больше тебе в лесу делать нечего.

— А из двух сразу воды набрать? — ревниво спросил Артемий. — В сказках всегда обе воды набирают.

— Так на то они и сказки: намек есть, правды нету. А в жизни за двумя зайцами погонишься — сам знаешь, с каким ягдташем домой воротишься.

— И что с той водой?

— Дадим младенцу испить, тут и узнаем, какую ты воду принес. Ежели живую, дитя мирно уснет и здоровым проснется. Ну а мертвую, то и сон будет вечный.

— Смотри у меня! — пригрозил боярин. — Не та вода окажется, скорой смерти не жди.

— То не от меня зависит, — постно ответил лекарь.

— А отвечать будешь ты.

Лекарь молча поклонился, потом напомнил:

— Дело к вечеру, а подходящий ручей еще не найден.

— Успею. А ты, пока я не вернусь, посидишь под замком.

— Воля ваша, — лекарь еще раз поклонился.

* * *

Ручей выбирали егеря, и протекал он в самой лесной чащобе, куда ни водовоз с бочкой, ни кухарка с ведрами при всем желании добраться не могли.

Егерей Артемий отослал, запретив появляться, пока не услышат звук рога. Совершенно не хотелось, чтобы кто-либо увидел, как боярин валяется в грязи.

Ручей медленно цедил ледяную воду. Дно было покрыто палым листом, по нему, волоча свои домики, ползали ручейники. Не верилось, что в таком месте может твориться нечто чудесное.

«Кожу со знахаря сдеру с живого и солью присыплю…» — подумал Артемий, с трудом укладываясь на вязкую почву. Кафтан мгновенно промок, липкая стылость проникла к телу.

Боярин Артемий Сухой был трижды женат, но первые две жены так и не смогли принести ему сына. Полный дом девок на выданье, а наследника нет. И знатностью, и богатством Артемий Сухой мог потягаться с иными князьями, домочадцы звали его государем, как не всякого князя зовут, а вотчину и многочисленные дачи, полученные от великого князя за верную службу, оставить некому.

И вот, наконец, у третьей по счету жены родился долгожданный наследник, и уже ходить начал, и лепетать не по годам разумно, как черная немочь свалила мальца.

Ради наследника боярин готов был пойти на любые жертвы, но за лежание в грязи знахарь должен ответить в любом случае, даже если его лечение окажется удачным.

Ночь тем временем наступила, августовская, темная, лишь восходящая луна чуть редила мрак. Под водой не было видно вовсе ничего, хотя какой интерес наблюдать копошение ручейников? Благо хоть пиявок в холодном ручье нет. Щека, опущенная в воду, застыла, зубы ныли. Другую щеку, оставшуюся на воле, обсели комары, и согнать их не удавалось никакими силами. Взмахнешь рукой — замутишь воду — и пиши пропало.

«Вот что имел в виду шарлатан, говоря, что не вытерплю, ожидая луну. Врешь! И не такое вытерпливал! А вот как ты пытки будешь терпеть, я еще полюбуюсь».

Что-то скользкое шлепнулось на щеку, завозилось, устраиваясь.

«Тьфу, погань! Лягуха! А и то, нет худа без добра: комаров пораспугала».

Совсем прилежался Артемий на мягкой болотине, как вдруг заметил, что тот глаз, что под водой, плотно зажмурен. Старательно заморгал, и перед взором просветлелось. Косые лунные лучи проникали в воду, открывая глубинный мир, всей глубины в котором было три вершка.

Кто из живых людей видал лунный луч? Солнечный — сколько угодно, а от луны лишь обманное сияние да порой ореол в небесах. А тут лучи, косые, каких допрежь лишь от солнца видеть доводилось. И в этом небывалом свете четко видно, что ручей один, а струи в нем две. Обе чистые, светлые, прозрачные, неотличимые друг от друга.

Артемия как огнем ожгло, ровно в прорубь после бани окунулся. Вот он где, искус, — которую воду выбрать? Одна струя жизнь дарует, другая смерть несет, и кабы себе, так нет же, единственному сыну — Роману Сухому. Ошибешься — уже ничего не исправишь.

Артемий медлил, а время шло.

И тут лягушка, по-хозяйски рассевшаяся на щеке, сползла в воду и, в то же мгновение растопырив лапки, бессильно поплыла по течению. Сдохла, родимая! В мертвую воду попала и указала боярину, чего брать не след. Спасибо тебе, квакунья, век благодарить буду!

Застывшая рука, в которой был зажат ковш, плохо слушалась, но Артемий сжал зубы и заставил себя зачерпнуть драгоценную влагу возле противоположного бережка, подальше от того места, где погибла лягушка. Затем поднялся на ноги, разом смешав и взбаламутив оба потока. Осторожно перелил добытую воду из ковша в чистую флягу. Нащупал рог, но онемевшие губы не слушались, трубного звука не получилось. Чвакая сапогами, полными воды, прошел несколько шагов и лишь потом сумел затрубить хрипло и немощно.

Раздались ответные крики, загорелся факел, ненужный в полнолуние. Через минуту егеря были рядом.

— Государь, что с тобой?

Кто-то сбросил с себя охотничий кафтан, хотел накинуть боярину поверх вымокшего.

— Пустое! — отрекся от заботы Артемий. — Коня! К дому живо!

Боярский терем был по-ночному тих и темен, хотя никто, почитай, не спал этой ночью, все ожидали возвращения хозяина. Спал один младенец Роман, хотя вряд ли можно назвать сном забытье, вызванное черной немочью. Скорее беспамятство, предшествующее смерти.

Артемий быстро прошел в опочивальню, где возле семейного ложа стояла люлька сына. Ребенок лежал пластом, и потребовалось заметное усилие, чтобы уловить его дыхание и понять, что младенец жив.

Через минуту в опочивальню привели лекаря.

— Вот вода, — Артемий выставил на стол флягу, внутренне радуясь, что велел запереть лекаря в горнице, а не в погребах, заковавши в железо. А так мудрецу не на что обижаться и вредить он не станет.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация