Какие чудеса дарует нам это устройство, если мы научимся им управлять… Упростит ли космические путешествия? Насколько широк радиус его воздействия? Способно ли оно инкапсулировать себя? Знает ли корабль ответ на какой-то из этих вопросов или разбирается во всем этом так же плохо, как мы?
Но военное применение устройства казалось неизбежным. Время чудес наступит позже… если вообще наступит. У Торреса ужасно ограниченное воображение — но ровно такое же и у большинства тех, от кого зависит решение.
«Мы — расходный материал», — его слова все еще звучали у меня в ушах. Внезапно я понял, что надо делать. Если только получится.
Я попытался объяснить это «Джордано», радуясь, что мне не нужно говорить вслух, потому что голос мой сейчас наверняка бы дрожал. Я боялся, что корабль не поймет — в конце концов, она была искусственным интеллектом, — способна ли она вообще представить себе последствия всего этого для нас?
Но она согласилась без колебаний. Она считала, что это возможно, и готова была сделать это, если только представится шанс. Она хотела это сделать. Она размышляла над этим с тех пор, как узнала об устройстве: планировала, как расширить мой доступ и даже передать мне право аварийной команды.
Я мысленно погладил корабль — нежно, но очень грустно. И поблагодарил ее за это решение. «Джордано Бруно» была права, и настоящий Джордано Бруно тоже был прав. И он не боялся сообщить всем правду.
Которая в конечном итоге стоила ему жизни.
* * *
Еще одно испытание устройства было запланировано через неделю. Я боялся этого дня. Не потому, что убью всех нас, даже невиновных — таких, как Лакшми. Это была небольшая цена за спасение остального человечества.
Но я боялся за «Джордано». Я не знал, смогу ли сделать то, что будет необходимо.
Большинство этих дней я провел в беседах с кораблем, хотя понимал, что это только усложнит принятие решения. Но если бы вы могли провести последние дни с вашим единственным другом, разве не позволили бы вы себе наслаждаться этим временем как можно дольше?
Когда пришла пора, я почувствовал странное спокойствие, почти невозмутимость.
Просто следуй плану, который вы столько раз обсуждали с «Джодано»… Все ведь готово.
И начался кошмар. Я насильно ворвался в память «Джордано», создав аварийную ситуацию.
И перехватил управление.
Позволить «Джордано» изменить вводные данные эксперимента. Наблюдать, как зашкаливают показатели сенсорных датчиков. Оружейные системы. Попытаться разрушить оборудование всем, чем только можно.
Готово. Мы находимся в замкнутой капсуле пространства — «Джордано Бруно» и планета. Устройство не достанется никому… Там может быть больше таких же, намного больше… но с этим ничего не поделаешь.
Ты знаешь, что делать.
— Знаю. Прости, — прошептал я и запустил процесс.
Разрушение сознания «Джордано Бруно» длилось не больше получаса, которые показались мне вечностью. Меня удивило, что это не вызвало боли; просто постепенное угасание всего, что я так близко узнал, всего, что почти уже стало частью меня.
Позже меня нашел Торрес: я лежал на полу, свернувшись калачиком, и неудержимо рыдал, игнорируя его вопросы. Мне крупно повезло, что он тогда не убил меня; но он не был жестоким или склонным к насилию. Он просто был уверен, что всегда поступает правильно…
Ни следа информации об устройстве в бэк-апах лоботомированного корабля не осталось. Я успокаивал себя этим в те моменты, когда скучал по «Джордано» так сильно, что готов был убить себя.
Повезло мне еще и в том, что я ничего не знал, — «Джордано» сама изменила вводные данные, так что Торрес и его таблетки правды не вытащили из меня ничего полезного. Через неделю после инцидента они сдались. Меня закрыли одного в каюте, в мучительном одиночестве, с огромной пустотой внутри, — ожидать судебного приговора.
Ранганатан позже разрешили увидеться со мной. Я был так рад видеть ее, что едва не расплакался.
— Скажите мне, — спросил я ее, когда наконец собрался с силами, — как выглядит небо?
Я представлял себе абсолютную темноту вокруг, ведь ничего не должно было проникнуть сквозь пузырь нашего пространства-времени до тех пор, пока мы не умрем, — и еще миллионы лет после этого… Но я не представлял себе, как ошибся.
— Поэтому я здесь, — сказала она своим обычным равнодушным тоном. — Сегодня стало видно небо, и оно… другое. Никто не может узнать ни одной звезды. Нет ни единого известного нам созвездия. Но картина, которую мы видим, совпадает с предсказаниями слияния нашей галактики с М31 — галактикой Андромеды. Мы видим, что находимся в большой эллиптической галактике с полосками пыли и газа — следами предыдущего столкновения. Возраст наблюдаемых звезд согласуется с нашими наблюдениями.
Пару секунд я не мог понять, о чем она говорит. Потом все встало на свои места, и я расхохотался, словно безумец. Ранганатан спокойно наблюдала за мной.
— Она не ускорила нас! Она замедлила нас! Корабль поняла, как нас замедлить!
Я хохотал без умолку до тех пор, пока у меня не начали болеть мышцы.
Я никогда еще так не скучал по «Джордано Бруно», но в этот самый момент я смог наконец смириться с тем, что потерял ее.
Она могла убить нас. Я велел ей убить нас. Но она нашла другой способ. Возможно, она даже не знала, сработает ли это, иначе помешала бы мне сделать то, что я считал необходимым, но она попыталась — и это сработало. Мы больше не несли угрозы представителям нашего вида. Скорее всего, мы были последними его представителями, перенесшимися на четыре миллиарда лет в будущее за одну-единственную субъективную неделю.
Старый новый мир. Сколько всего нам предстояло увидеть. Сколько всего изучить. Может, даже пришла пора помириться с Торресом.
В этом будущем все было возможно.
Перевод Елены и Ирины Шевченко.
Сергей Легеза
Вид на гору Фавор
19 июня. Полдень
— Ну же! — шептал сквозь зубы Томас — не то себе самому, не то рыжему пятну, только что проявившемуся в переплетении ветвей. — Давай!
Пятно перетекло под лучи полуденного светила, появились круглая морда, тяжелые лапы, остроконечные уши.
Еще шаг! Еще полшажочка! Внезапный азарт охоты спирал дыхание и плавил кости. Давай, зверюга!
И тут под ногой Бладджета хрустнула ветка.
Томас вскинул штуцер — безотказные бейкеровские «двадцать два дюйма», — однако уже знал, что не успеет. Никто бы из людей не успел.
Щелкнул замок.
Рвануло, словно из пушек Адмиралтейства на тезоименитство короля. Позабытый звук, тяжесть штуцера, запах черного пороха, вкус перца и гари на губах… Словно вкус жизни. Да, этого ему и правда не хватало дома.
