— Знаю. Но не собираюсь ждать до прояснения обстоятельств в камере.
— Ты не смотрел телевизор…
— Нет, но знаю, что они показали: мою квартиру и несколько трупов.
— Несколько? Двадцать три тела. Вероятно, двадцать три. В утренних выпусках новостей тебя выставили психопатом столетия. Показали портреты, которые ты рисовал, готовясь к убийствам. Обсессия на определенном типе красоты.
Петр побледнел.
— Но вы ведь знаете, что это неправда.
— Конечно, знаю. Но дело настолько громкое, что объяснение в духе научно-фантастического романа даже не рассматривается. Официально ты — серийный убийца молодых рыжеволосых женщин.
— Они что, не знают, что это одна и та же женщина?!
— Может, и знают, но для них это невероятно. Девяносто процентов общества сходу примут известное нам с тобой объяснение как отговорки полиции.
— Значит, они должны найти объяснение в рамках традиционной схемы «жертва — мотив — убийца»…
— Логично, верно? Их работодатели именно этого и ждут.
— Так быстро они меня не найдут.
— Боюсь, у тебя проблемы посерьезней.
— В смысле?
— Она ведь с тобой, верно? Ты забрал одну?
— Да. Если они появляются там, где я бываю, то там же они должны и исчезать. Я забрал ее в совершенно случайное место… куда меня колеса понесли.
— Странствующий рыцарь, ты что, не знаешь, что случайностей не существует? События — это только граница.
— Но я никогда бы не привез сюда женщину!
— Да ведь именно что привез! Подумай, сколько миров — а значит, и Моник — возникло во время уже одного только твоего путешествия. Сколько раз тебе пришлось принимать решение, продать ли одну из машин или еще подождать. Бесчисленное число событий, бесчисленное число новых миров, в которых есть ты и есть она. Ты не сбежал из этого хаоса. Ты забрал его с собой.
Петр сел на траву и некоторое время молчал. В телефоне раздавались только цифровые помехи, вызванные слабым приемом: словно кто-то бил по пучку стальной проволоки. Первым отозвался профессор:
— Ты сейчас подумал о том, чтобы забрать ее еще дальше?
— Если честно, да.
— Но ведь от этого ты не сбежишь.
— Даже если сяду в машину и поеду куда глаза глядят? Сам, без нее.
— Если ты прикидывал возможность взять ее, то в одном из других миров ты ее заберешь. Даже если ты сбежишь от полиции, Моника теперь станет преследовать тебя всегда. Ты будешь просыпаться рядом с ней в постели, будешь находить ее мертвой в шкафу, пока не столкнешься с ней.
Петр глянул в сторону строений. Видел в небольшом окошке Монику: как она смывает мыло со спины.
— Значит, все зря?
— Разве что испортившееся исправится само по себе. Аномалия может исчезнуть ровно так же, как и появилась.
Петр поднял голову. Над кривыми крышами дома и сарая на затуманенном, но безоблачном небе была видна темная полоса. С юга.
— Профессор?
— Да?
— Какая нынче погода в Варшаве?
— Светит солнце. Гроза ушла на рассвете.
— Ни облачка?
— Пустое синее небо. Отчего ты спрашиваешь?
— Я позвоню позже.
Сбросил. Подпрыгнул, когда телефон трижды пикнул. Пришла смс-ка от Вишневского: «Из морга исчезли тела. Из твоего дома — тоже».
— Летит большой пылесос, — проворчал он, глядя на темный вал туч, то и дело освещаемый молниями.
Вынул из кармана блокнот. Выбрал на клавиатуре телефона информацию о номерах межгорода и с ручкой над листком ждал соединения с оператором. Ручка дрожала над бумагой.
* * *
Моника открыла глаза. Лежала в траве, в ложбине. Не пыталась двигаться, ожидая, пока пройдет отупение. В верхнем левом углу поля зрения видела дерево, колышущееся на ветру. Клен? Вяз? Подняла голову, чувствуя, как хрустнуло в спине. Была одета в порванное и окровавленное платье из красной тафты. Подняла правую руку и согнула пальцы. Корка, покрывающая их, треснула. Кровь. Левой руки она не чувствовала вообще. Попыталась сесть, но боль ей не позволила. Услышала шум. То усиливающийся, то стихающий. Машины. Она лежала неподалеку от трассы.
«Что я тут делаю?» — подумала, пытаясь вспомнить, как она могла тут оказаться. Прием. Вино. Петр. Машина.
На покрытое облаками небо выплывала мощная туша облака. Темно-синяя стена пожирала свет, словно опускающийся занавес в театре. Грозовая туча. Первая молния. Первая капля дождя на щеке.
* * *
«Она исчезнет», — подумал Петр, глядя на Монику через окно шагов с пятидесяти. Та закончила одеваться. Помахала ему радостно. Он поднял руку, чувствуя, как закололо сердце.
Перепрыгнул канаву и медленно пошел к дому. Посреди двора стоял маленький мальчик. Двухлетний ребенок. Сын хозяина?
Скорее внук. Но был одет лучше, чем сельский ребенок. Они смотрели друг на друга некоторое время, после чего Петр улыбнулся мальчишке и вошел в дом.
Моника ждала. Он обнял ее и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Знал, что потеряет ее.
— Что бы ты сказала о небольшой прогулке в лесу?
— Давай.
Поцеловала его. Любила его…
Оделись потеплее и вышли из дома. Петр осмотрелся, но нигде не заметил ребенка. Над лесом вставал грозовой фронт. Ровная линия туч тянулась от горизонта до горизонта. Настроение Моники упало.
— Странные тучи, — она поплотнее запахнула куртку, хотя холодно еще не было. — Они меня пугают.
Петр тоже боялся. Это была необычная гроза. Хотел бы он увидеть лица метеорологов, пытающихся классифицировать или хотя бы объяснить это явление.
— Может, откажемся от прогулки? — спросила Моника.
Петр глянул в сторону темного леса. Деревья никуда не делись с того времени, как они с Моникой приехали сюда вчера. Сейчас это было очень важно.
— Наоборот. Мы должны идти в лес.
Она удивленно глянула на него.
— Знаешь, что я хотела бы сделать? Залезть под одеяло, обнять тебя руками и ногами, а потом укрыться с головой.
— Нам нужно идти в лес, — повторил он с нажимом.
— Зачем?
— Там… больше места.
— И что ты хочешь делать? Зачем тебе больше места?
— Просто пойдем.
Он взял ее за руку. Почувствовал легкое сопротивление, но, когда потянул, Моника послушно пошла следом. От леса их отделял примерно километр луга. Петр чувствовал, как ладонь женщины сжимает его руку. Доверяла ему, но боялась. Перепрыгнули канаву и услышали первый раскат грома.
