Я не стал дожидаться, когда оттуда выскочат добры молодцы и застрелят меня в спину на взлете. От страха и даже немного от ужаса я ударил по тормозам и с жутким прожигом остановился у полицейской машины, как вкопанный. Я решил, что явка с повинной мне зачтется, и меня не повесят тут же на ближайшей березе.
Я сидел, белый как мел, вцепившись скрюченными пальчиками в руль. Мимо проплыла буханка, и мне показалось, что водитель попытался на ходу высунуться через пассажирское окно, чтобы получше меня рассмотреть.
– Ну, и чего мы стоим, – услышал я спокойный голос жены справа, с пассажирского сиденья.
«Вот ведь феназепам-girl, вечно на расслабоне, – взбесился я про себя, – тут ее мужику вышак ломится, а ей фиолетово».
– Только сейчас не начинай, – прошипел я, хрустнув фалангами на руле. Кажется, я сломал себе палец.
– Через секунду инспектор подойдет, мало не покажется, – добавил я как можно более зловеще, чтобы утянуть суженую за собой на дно паники.
– Инспектор не подойдет, – вяло заметила жена, зевнув.
– Это почему это? – фальцетом взвизгнул я.
– Потому что это муляж, – невозмутимо ответила жена.
Дело в том, что в некоторых регионах ГИБДД расставляет по обочинам трасс картонные цветные муляжи полицейских машин. Естественно, я про это прекрасно знал и еще в свое время глумился на теми «лохами», на которых рассчитан этот дешевый трюк.
Я выдохнул, мужественно унял дрожь в коленках и тихонько тронулся. Не умом (умом я уже давно и благополучно), а вперед. От греха подальше.
Потому что с моей подержанной кармой из картонной полицейской машины вполне мог выйти настоящий инспектор.
25. Поэзия и проза
У людей искусства существует профессиональная мнительность.
Певцы боятся лишиться голоса, музыканты – сломать руку, художники – стать дальтониками.
Писатели боятся потерять дар речи.
Этот страх исписаться роднит меня с писателями. Про все остальное не уверен, но это у нас точно общее.
Фобия, что тебе свыше отпущено лимитированное количество слов и однажды твои слова закончатся, приходит к человеку с первой написанной строчкой.
Я не испытываю никаких иллюзий относительно так называемого вдохновения. Лично я видел вдохновение вживую лишь однажды, когда наш дворовой алкаш дядя Митя вдохновенно пел «Таганку».
Мне не открываются порталы. Тексты не приходят ко мне во сне, отредактированные ангелами, со всеми запятыми. Я не слышу голосов. Последнее даже неплохо, пожалуй.
Моя Муза – это такая сварливая теща, которая время от времени выносит мне мозг, бормоча что-то себе под нос. Она ходит в бигуди, и у нее крикливый вороний голос. И еще золотые зубы, обязательно. Я стараюсь не обращать внимания на ее ворчание, но рано или поздно, как интеллигентный человек, начинаю прислушиваться. Так рождаются тексты.
На самом деле я не знаю, как выглядят сварливые тещи. Мне повезло: моя теща прекрасный человек, и я ее обожаю. Поэтому мои представления о сварливых тещах несколько карикатурны.
И вот эта писательская мнительность порой толкает меня на странные поступки.
Однажды мне показалось, что некая фраза, которую я написал накануне, недостаточно хороша. Это предположение ошпарило меня изнутри кипятком.
Я начал ходить взад-вперед по комнате и вслух на разные лады произносить эту строчку:
– В ночи кричала птица, как потерявшийся ребенок.
Я то выкрикивал ее под стать той самой птице, то шептал, то проговаривал нараспев.
Так-то ничего страшного, слегка сорвался с резьбы, со всеми бывает.
Проблема заключалась в том, что я исполнял этот номер в спальне посреди ночи, вскочив с кровати в холодном поту.
Не прошло и минуты, как я услышал из темноты заспанный голос жены:
– Совсем трехнулся, старый. На месте твой ребенок, сходи проверь.
Как хорошо, когда в жизни поэта есть проза.
В поэтическом тумане без спасительных островков прозы никак нельзя – заблудишься.
26. Зимнее утро
Зимняя сказка!
Взглянув однажды утром в окно, я, вдохновленный снегом, решил создать жене романтическое настроение.
Я пришел к ней на кухню сияющий и сам какой-то ослепительно белый и принялся декламировать «Мороз и солнце, день чудесный».
Я декламировал, а жена слушала, отмывая кастрюлю в раковине на кухне, и тихонько улыбалась:
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Кастрюля выскользнула из рук жены и с грохотом упала на дно раковины.
– Что ядрам пролетать мешало? – уточнила жена.
А я не знаю что. Я всегда в этом месте почему-то с Пушкина на Лермонтова сбиваюсь.
Жена продолжила тереть непослушную кастрюлю уже без тени романтики, озадаченная.
27. С точки зрения жены
Пансионат в Подмосковье. Я пришел на массаж.
Мне выдали одноразовые тапочки и одноразовые трусы. Дизайнерской мысли в них было ровно ноль: одноразовые тапочки своей бесформенностью больше напоминали одноразовые трусы. Я не сразу смог все это правильно надеть, сначала перепутав одно с другим.
Облачившись, я лег на массажный стол и принялся предвкушать негу и даже дрему.
Главное, думал я, не заснуть.
Массажист что-то говорил, но я его не слушал. В мой полусон просачивались разрозненные слова. Мастер спорта. Золото. Борец. Плач. Бред какой-то. Бессмыслица. И вдруг все реплики мгновенно связались воедино. Это случилось в тот момент, когда моя мышца благополучно оторвалась от кости.
– Однажды один паренек, борец, мастер спорта, чуть не заплакал, когда я его к соревнованиям готовил. И ничего, потом золото взял.
Поздравляю, дружище, сказал я себе, твой тщедушный окорочок сейчас в руках профессионального спортивного массажиста.
Он мне нажимал на такие места, я так извивался, что пару раз увидел собственную попу перед своим лицом…
Я возвращался после массажа в свой номер, шатаясь и прикладываясь к стенам, как звезда порнофильмов после ударных съемок не в самом активном амплуа.
Жена встретила меня вопросом, все ли у меня в порядке.
– Да, – ответил я и попытался улыбнуться.
Вместо этого перемассированное лицо неуклюже съехало куда-то вбок.
– Ну-ну, – ответила жена и смерила меня с ног до головы подозрительным взглядом.
