Иногда Катя появлялась в наших дворах вместе с крюгеровскими. На нее приезжали посмотреть из соседних конкурирующих районов на мотоциклах, рискуя уехать обратно пешком на троллейбусе. Хотя соседям прощалось. При мне ни одного мотоцикла не пострадало. Это было водяное перемирие, как в «Маугли».
Надо отдать Кате должное: своей суперсилой она не злоупотребляла. Как Человек-паук много лет спустя, она рано поняла, что большая сила – это большая ответственность. Катя даже одевалась почти как монахиня – я не припомню ее в юбке. Когда другие наяды ходили в мини по шею даже зимой, она перебивалась с джинсов на свитерки. Только это не спасало. Возможно, так было даже хуже. Ну, пришла бы она один раз в мини, получили бы мы все по инфаркту в свои шестнадцать, зашили бы разрывы сапожной иголкой и жили бы спокойно дальше. Джинсы и свитерки заставляли работать воображение, что в шестнадцать вещь довольно опасная.
Никто из нас не решался подойти к Кате хотя бы на расстояние разговора. Конечно, мы все боялись Крюгера, но по большому гамбургскому счету дело было в другом. Катя – это тяжелая атлетика. Как женщина она была для нас неподъемна. Мы трезво оценивали свои силы и не спешили надорвать пупок.
И тут во дворе появился тот парнишка, десантник, не помню его имени. Он только что вернулся из армии. Метра три ростом, рассказывали, что чувак просто выходил из самолета без парашюта, настолько он был гигант. В тельняшке, в татуировках, с гитарой (как будто первых двух не хватило бы), десантник затмил даже Микки Рурка, блиставшего в то время на афишах. Перед парнем развернулась полная колода из первых красавиц на десять кварталов окрест. Но десантник задумал совершить свой самый смелый и отчаянный прыжок в карьере – на Катю. Летающий шкаф не знал, что в мире еще не придумано такого парашюта, который смог бы спасти его в этом полете.
Десантник бился как рыба об лед, гонялся за ветром в поле, тушил огонь соломой, толок воду в ступе, одним словом, проверил на себе истинность дюжины русских пословиц. Детина сбивал пальцы в кровь на своей гитаре, раздавал другим девушкам не принятые Катей цветы, захламлял ее почтовый ящик в подъезде любовными письмами. Катя его очень жалела. Я лично видел, как однажды, когда он буквально приполз к ней пьяный во дворе, Катя ласково журила его:
– Ну что же ты так втрескался-то в меня, придурок?
А он смотрел на нее щенячьими глазами собаки Баскервилей и по-животному принюхивался к ней.
– Как я могу тебе помочь? – спрашивала Катя. – Хочешь, по голове поглажу?
И здоровенный амбал, пятьдесят прыжков с парашютом без парашюта, послушно клал ей голову на плаху коленей, а она гладила его волосы, безо всякого подтекста, абсолютно по-матерински.
А потом откинулся Крюгер.
Во дворах его ждали. Ждали с особым нехорошим чувством, ведь все знали, что до Крюгера дошли слухи о Кате и десантнике.
В тот день, когда ждали Крюгера, я видел десантника. Он разговаривал со старшими ребятами. Десантник сказал:
– Пойду скажу ему, что ничего не было. Это же я приставал. Пусть убивает меня, а не ее.
Ребята пытались его отговорить. Каждый понимал, что любой разговор на подобную тему с Крюгером означал форменное самоубийство. Ведь исход противостояния трехметрового десантника с тщедушным и щуплым Крюгером был предсказуем: у десантника не было ни шанса.
Крюгер появился под вечер. Мы обступили его, особенно мелкота, и пожимали ему руку, и хлопали по плечу в желании дотронуться до чего-то взрослого и запретного. Нам казалось, что «крутизна» Крюгера способна передаваться воздушно-капельным путем, и мы жались под его татуированные крылья. Внезапно все расступились. К Крюгеру подошел десантник.
– Ничего не было, – сказал десантник.
– Я знаю, – ответил Крюгер.
Десантник выдохнул так, что качнулась ближайшая береза. И десантник, и старшие ребята, и мы, мелкота, стоявшие рядом, и еще добрый десяток статистов, расположившихся подальше (от греха), воочию увидели: он знает. Не верит, не надеется, не догадывается, не чает, не уповает, не рассчитывает, не анализирует – он знает.
Крюгера с Катей расстреляли в одной машине в девяностые. Вряд ли они могли расстаться как-то иначе. Развод и прочие дешевые финалы были не для них.
А я с тех пор всего пару раз встречал пары, в которых оба – знают. Пары, рядом с которыми все эти наши «любовь», «страсть», «нежность», «избранник», «судьба» – просто нечленораздельное человеческое карканье.
Глава 10. Камасутра без картинок (краткий курс)
1. Девушка месяца
Про секс я, к сожалению, узнал от отставного прапорщика Загорулько, который вел в нашей школе начальную военную подготовку.
В тот день он расхаживал по классу, демонстрируя нам муляж гранаты (его любимый военный фетиш), когда углядел под тетрадкой Скворцова то, что тот тайком изучал. Это был журнал Playboy. Понятное дело, заграничный и на английском (советские годы), и кто-то притащил его в школу, как всегда бывало в таких случаях, на «один день».
– Трофейный? – взревел Загорулько, отбирая у Скворцова Playboy, и тот понял, что только что предал родину.
А потом отставной советский прапорщик Загорулько размахивал вражеским журналом над головой и вопил:
– Секс? Секса захотели?!
Он произносил секс не через «э», а через «е», из-за чего от секса практически ничего не оставалось.
– Какой вам секс, особенно тебе, Скворцов! – кричал Загорулько. – Вы же еще гранаты на норматив не отметали!
На этих словах он для усиления воспитательного эффекта сильно потряс Playboy-ем над головой, и из журнала выпал сложенный вдвое традиционный постер с девушкой месяца. Грудь девушки месяца оказалась ровно напротив глаз отставного прапорщика Загорулько. Прапорщик застыл, держа в одной руке девушку месяца, а в другой муляж гранаты, и нам показалось, что из его ушей пошел пар.
– Товарищ прапорщик, гранату не уроните, – сгорбился Скворцов.
– Она ненастоящая… – прошептал прапорщик.
И было непонятно, про гранату он это говорит или про девушку.
2. Ожог
Несмотря на то, что я рос во дворах в восьмидесятые, вырос я довольно наивным подростком. Великая русская литература, которой я хлебнул от души, законсервировала во мне иллюзии в собственном соку.
Однажды в старших классах я сильно обжегся. Не в переносном смысле, от несчастной любви, а в прямом, от кипятка. Такая вот прозаическая судьба. Задумался о чем-то с горячим чайником на кухне – и вместо чая заварил в чашке руку.
Взрослых дома не было, но и я сам уже был взрослым, по собственным подсчетам, как-никак целый старшеклассник, поэтому я быстро придумал, как себя спасти. Неподалеку от моего дома находился кожный диспансер. «Кожный диспансер» – в нашей домашней телефонной книге он был записан именно так. Туда со своей обожженной кожей я и отправился.
