– Демобилизация не означала заключения, – фыркнул Панос.
Однако он знал, что многие вооруженные бойцы ЭЛАС отступили к северу Греции или сбежали за границу. Правые ответили жестоким захватом пленных, а с учетом политической нестабильности и страха перед новой инфляцией никто не ждал скорого наступления мира.
Танасис к тому же злился, что не может нормально ходить. Он признался Маргарите, что оказался в аду – в ловушке, бок о бок с коммунистом.
Панос иногда выходил, чтобы встретиться с друзьями, оставшимися в Афинах, включая Маноли, солдата, которого Темис впервые встретила в доме Фотини. Многие из их группы сбежали или были пойманы, но теперь витали слухи, что Захариадис, генеральный секретарь коммунистической партии, огласил свой план формирования новой армии.
– Борьба не закончится, пока наши товарищи не окажутся на свободе, – сказал Маноли.
– А если Захариадис сделает, что обещал, тогда и нам нужно присоединиться, – проговорил Панос.
В дымном кафенионе в переулке крепчал их энтузиазм.
– Мы должны что-то сделать, если не хотим отдать страну в руки коллаборационистов.
– Но кто захочет вновь взяться за оружие?
Раздались тихие перешептывания и возгласы согласия.
Кафетцис, следивший за обстановкой, вдруг кинул между ними чайную ложечку. Он всегда использовал такой знак, чтобы сообщить: пора уходить. На другой стороне улицы он заметил солдата «батальона безопасности», переходившего дорогу.
Панос с друзьями выскользнули через черный ход.
Глава 11
Постепенно город возвращался к нормальной жизни. Аптеку Темис открыли в другом здании, и она вернулась к работе: проводила инвентаризацию, взвешивала, измеряла и записывала, как учил ее кириос Димитриадис.
В квартире семьи Коралис жизнь утратила привычный ритм. Танасис все время сидел дома, погрузившись в уныние. Он стал инвалидом на всю жизнь, мучаясь от боли, от которой помогал морфий, но принимать его он отказывался. Теперь каждый день все мирились с его страданиями. Он переучивался писать левой рукой, пытался сам ухаживать за собой, мыться и одеваться. Кирия Коралис всегда находилась рядом.
Бабушка уже не обращала внимания на то, что трое других внуков живут по собственному расписанию, но всегда оставляла для них на плите кастрюлю с едой. Теперь у них снова были бобы и рис.
Однажды октябрьским вечером, в десять часов, все вдруг поняли, что не видели в тот день Маргариту. Она работала в ателье, часто задерживалась допоздна, но в это время приходила домой.
– Она не сказала мне, что задержится, – проговорил Танасис, который общался с ней больше других.
К полуночи волнение родных усилилось.
Темис видела сестру утром. Она вспомнила, что, когда уходила на работу, Маргарита еще спала. Вместе с бабушкой они вошли в спальню. В шкафу не было любимого платья сестры, – может, она ушла на прогулку или музыкальное представление. Время от времени ее приглашали развеяться коллеги или клиенты.
Все лежало на своих местах, за исключением одной вещи. Темис заметила, что исчезло с двери зимнее пальто Маргариты. В Афинах все еще стояла теплая погода – пока не пришло время переодеваться в шерстяную одежду. Темис ничего не сказала взволнованной бабушке.
Девушка взглянула на ту сторону кровати, где спала сестра: постель небрежно заправлена, стеганое покрывало смято, из-под него торчала простыня. Что-то лежало возле подушки.
Это оказалась записка, наспех нацарапанная на обратной стороне счета. Маргарита знала, что рано или поздно ее найдут.
Дорогие мои родные, с отъезда Хайнца прошел год, а я не могу прожить и дня дольше без него. Я решила попытать счастья и добраться до Германии. Дам вам знать, когда доеду туда.
Маргарита
– Theé mou, – прошептала кирия Коралис. – Я знала, что однажды она так и сделает.
В комнату зашли братья, и Темис передала им письмо.
Пока Панос и Танасис утешали бабушку, Темис выдвинула верхний ящик в тумбочке. Он был пуст. Она как-то видела, что Маргарита клала туда свои сбережения, и теперь поняла, на что она копила. Также пропал небольшой немецкий разговорник, стоявший на тумбочке.
– Но как она туда доберется? С кем поедет? А что, если с ней что-то случится?
– Йайа, уверен, с ней все будет в порядке, – сказал Танасис, стараясь успокоить бабушку. – Она знает, как о себе позаботиться.
Они с трудом могли представить подобное путешествие, особенно с ужасным состоянием дорог и железнодорожных путей. Но беженцы передвигались по всей Европе, и Темис не сомневалась, что с присущим ей упрямством и обаянием Маргарита выживет. Главное, чтобы сестра нашла то, что искала.
Потянулись месяцы, а они все ждали, надеясь на хорошие новости.
Весной 1946 года сообщили о первых за десятилетие выборах. Темис вернулась домой из аптеки и увидела на коврике письмо. На дрожащих ногах она побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку.
– Это от Маргариты! – выкрикнула она, врываясь в квартиру и размахивая потрепанным конвертом. – Из Германии!
Темис передала письмо бабушке, и та осторожно вскрыла его ножом для овощей. Оно оказалось не длиннее оставленной записки.
Дорогие мои!
Я наконец нашла Хайнца. Состояние Берлина еще хуже, чем Афин. Война разрушает все на своем пути. Я соскучилась по вас и надеюсь, что у вас все в порядке. Берегите себя.
С любовью,
Маргарита
Письмо было составлено из общих фраз, и все же, несмотря на краткость, Темис прочла меж строк кое-что неожиданное. «Соскучилась» и «с любовью». Неужели это правда?
Все тяготы жизни рядом с сестрой стерлись из памяти, когда Темис представила ее в Берлине. В газетах она видела фотографии разрушенных улиц и знала о состоянии города. Как же сильно любила сестра своего немца, раз помчалась за ним в столь суровое место, навстречу неизвестности. Темис никогда не испытывала подобной страсти и даже позавидовала Маргарите.
Танасис взял у Темис письмо.
– Там есть адрес? – спросила кирия Коралис. – Маргарита сказала, где она живет?
– Здесь ничего нет. Может, на конверте?
Панос поднял с кухонного стола брошенный конверт и поднес его к свету. Адрес расплылся, возможно из-за снега или дождя.
– Только марка Берлина. И все.
– Подождем следующего письма, – сказал Танасис. – Может, оно расскажет нам больше.
Кирия Коралис приуныла.
– Моя бедняжка Маргарита, – вздохнула старушка. – Она даже не сообщила, поженятся ли они.
– Йайа, самое главное, что она в безопасности, – отозвался Панос.
