– И Рукояткин поверил?
– Не то чтобы поверил… У него ведь никого не осталось, и он все чаще сетовал, что некому оставить дело всей жизни. А Тамара вроде и впрямь исправилась: нашла работу, вышла замуж. Правда, мужчина на пятнадцать лет ее моложе, но, кажется, какой-то предприниматель. Она тоже у него в фирме подвизалась, а с сыном почти не общалась: новый муж не захотел вешать себе на шею двадцатилетнего парня без определенных занятий, и Тамара смирилась.
– Кто ухаживал за Аркадием Андреевичем, когда он лежал с переломом?
– Вряд ли Тамара – скорее всего, она наняла сиделку: все-таки за лежачим больным требуется серьезный пригляд, да и медицинское образование не помешает.
– А Капитан…
– Разумеется, Аркадий Андреевич потребовал, чтобы Капитана переместили из магазина домой – он даже мысли вынести не мог о том, чтобы надолго с ним расстаться! Племяннице, скрепя сердце, пришлось согласиться.
– Вы общались с Аркадием Андреевичем во время болезни?
– Только в первые несколько дней, а потом телефон перестал отвечать. Тамара отговаривалась тем, что дядя плохо себя чувствует и не хочет ни с кем общаться. Однажды я попыталась посетить Аркадия Андреевича, но сиделка по домофону сказала, что он спит. А Тамара настоятельно попросила меня оставить дядю в покое, так как он пребывает в депрессии и не желает, чтобы его навещали.
– Очень странно! – заметил Мономах.
– Я тоже так подумала, но надеялась, что он поправится и вернется.
– Значит, когда Рукояткин умер, вас сразу уволили?
– Верно, на следующий же день.
– И как Тамара объяснила свои действия?
– Сказала, что магазину требуется свежая струя и более молодые и резвые сотрудники. Что они понимают в антиквариате, эти «молодые сотрудники»?! Да и сама Тамара разбирается в этой области, как свинья в апельсинах… Загубят они бизнес, точно загубят!
– А что случилось с Капитаном?
– Честно говоря, я предполагала, что Тамара от него избавилась, но не думала, что таким жестоким способом! Говорите, она сбагрила птицу какому-то алкоголику?
Мономах кивнул.
– Удивительно еще и то, – продолжала Циммерманн, – что Капитана не продали, а ведь за него можно было выручить кругленькую сумму, птица-то редкая. Достать ее в России практически невозможно, а любителей экзотических пернатых у нас хватает!
– А могли Капитана просто украсть?
– Это означает, что кто-то влез либо в квартиру Аркадия Андреевича, либо в магазин – я точно не знаю, вернула ли его Тамара обратно после смерти хозяина. Ничего такого, насколько мне известно, не произошло!
Сказать больше было нечего, и оба собеседника ненадолго погрузились в молчание.
Мономах размышлял, стоит ли ему влезать в это дело еще глубже…
Да и есть ли оно, «дело»? Ну, умер пожилой человек, а наследники избавились от его любимца – что тут удивительного? Сплошь и рядом вокруг умирают старики, и их изнеженные, зацелованные собаки и кошки в мгновение ока оказываются на улицах и в подвалах, не успев сказать даже «гав» или «мяу»! Просто в данном случае речь идет о птице…
Внезапно осененный новой идеей, Мономах нарушил тишину вопросом:
– Вероника Генриховна, а откуда вы узнали о пенсии, назначенной покойным работодателем?
– Мне позвонил его душеприказчик и попросил приехать. В офисе он показал мне приложение к основному завещанию, которое касалось лично меня.
– Значит, было завещание!
– Конечно: Аркадий Андреевич отличался щепетильностью в деловых вопросах!
– А зачем оно понадобилось, если у него не было родственников, кроме Тамары?
Циммерманн удивленно подняла брови и задумчиво покачала головой.
– Знаете, – произнесла она медленно, – теперь, когда вы спросили, я тоже нахожу это странным! Ведь Тамаре в любом случае достается все…
– А если нет? Вы видели завещание?
– Н-нет…
– А у вас, случайно, не осталось телефона или адреса душеприказчика?
– Думаю, остались. Если вы подождете, я могу принести… Скажите, Владимир Всеволодович, зачем вам все это?
– Да сам не знаю, – честно ответил он. – Но разве вам не хочется выяснить правду?
– Очень хочется, но… Думаю, я просто-напросто боюсь ее узнать, понимаете? А еще я чувствую себя виноватой.
– Виноватой?
– Ну да, ведь я, наверное, должна была что-то сделать, как-то помочь Аркадию Андреевичу? Он вот обо мне позаботился, а я… Получается, я позволила ему умереть?
– Ну, мы не знаем, могли ли вы что-то сделать в той ситуации, – пробормотал Мономах, хотя на самом деле ровно так и думал: Циммерманн извиняли лишь ее пол и возраст.
Если бы такое случилось с любым из друзей Мономаха, он бы носом землю рыл, но выяснил, что поизошло.
– Если я смогу чем-то помочь, вы сразу звоните, – попросила она. – Вот мой номер. И, пожалуйста, держите меня в курсе!
* * *
Негойда ожидал Аллу в кафе, где они договорились встретиться.
Она пребывала в отвратительном настроении и изо всех сил пыталась настроить себя на то, чтобы не сорваться на любовника: чертовски тяжело сдерживать эмоции, когда они так и бурлят, норовя, как сбежавшее молоко, вырваться из-под крышки, прикрывающей кастрюлю! С другой стороны, ей требовалась его помощь, поэтому встреча в середине дня была неизбежной.
– Выглядишь озабоченной, – отметил Дмитрий, едва взглянув на Аллу.
Он обычно замечал малейшие изменения в ее настроении и внешности, но иногда она предпочла бы, чтобы он не высказывал свои замечания вслух.
– Я озабочена, – кивнула она, садясь за столик и беря в руки меню.
– Я уже заказал. Ты же обычно берешь греческий салат и овощи на гриле, верно?
Наверное, Алла должна радоваться, что мужчина пытается предугадывать ее желания, но именно сегодня ей требовалось что-то другое. Она хотела мяса – салаты набили оскомину, а весы не радовали уже больше недели. Вес она не набирала, но и теряла не более двухсот граммов за сутки. Они возвращались, и Алла снова честно принимала неравный бой.
Сколько еще она выдержит? Вот, из-за работы пропустила две тренировки в альпинистском клубе – немудрено, что вес держится!
Интересно, Мономах посещает их регулярно? В последнее время их расписания не совпадают, и это удручает ее даже больше, чем безуспешность борьбы с весом.
– Спасибо, – ответила Алла, придав своему лицу, как она надеялась, благодарное выражение. – Как дела?
– Мы же виделись утром! – удивился он. – С тех пор ничего не изменилось. А у тебя?
– У меня – да.
