Римма
В то же самое время Римма, оставшаяся в одиночестве в своей квартире на «Павелецкой», решила заняться делом — тем, что Паша поручил: отыскать возможные связи между четырьмя фигурантами дела. Она, конечно, совершенно не считала себя трудоголиком — работать в воскресенье вечером! — просто появилась мыслишка: если получится что-то раскопать прямо сегодня, тогда ведь завтрашний день освободится? Пашка все равно ее в офисе не ждет. Значит, раз не получилось с Пашуней погулять сегодня — все планы сбил проклятый режиссер Тучков, — поедет она завтра, развлечется соло. По магазинам пробежится, в ресторанчике посидит. Наверняка какой-нибудь мачо клюнет, подклеится, повысит самооценку — а может, и перспективное знакомство завяжется.
Поэтому игра стоила свеч, а овчинка — выделки, и Римма взялась за Пашино поручение: стала разыскивать, что еще, помимо полумифического клуба самоубийц, объединяет всех четверых фигурантов дела. Она записала их фамилии и род занятий в столбик: чиновник от энергетики Порецкий, медицинская сестра Мачникова, предприниматель и певец Бурагин, режиссер Тучков. Трое убиты, один пока живой. Полезла в Сеть, стала по своим базам проверять, где и как они могли пересекаться. Прав Паша: клуб самоубийц — само словосочетание довольно странно звучит, словно из позапрошлого века. Может быть, есть что-то еще, объединяющее жертв? Должно быть!
И довольно быстро она установила первую связь. Даже странно, что они с Пашей не отыскали этого раньше.
Впрочем — когда бы они могли это сделать? События развивались столь стремительно, что тщательно поразмыслить о деле минуты не было.
Но сейчас!.. Римма потянулась к телефону. Надо срочно сообщить Пашке.
Начальник и возлюбленный ответил сразу же. Голос его звучал благодушно, довольно. Фоном слышались шум ресторана и женский переливчатый голосок. И у Риммы непроизвольно вырвалось:
— Ты где это?
Паша
Вот по какой причине еще у меня с Риммой Анатольевной не складывается — вечно она стремится лезть в мою жизнь и все контролировать. Стоит только дать повод — всего-то переночевать с нею одну несчастную ночку! — а она уже ведет себя словно заправская жена, которой до всего есть дело: где был, с кем был, о чем разговаривали. И это — в момент, когда у нас еще браком не пахнет и никакой печати в паспорте не стоит! А если дать захомутать себя — представляю, что опять начнется! Как говорится, ни вздохнуть, ни пукнуть. Подумать только — полтора часа, как с Римкой расстались, а она уже звонит-проверяет!
— Да, я ужинаю в ресторане, — максимально холодно ответствовал я. Пусть соблюдает субординацию. То, что мы снова переспали, еще не дает ей права.
— Молодец, — усмехнулась Римка. — А я тружусь, связи наших фигурантов проверяю.
— Ты моя пчелка.
— Короче, я установила одно совпадение. Порецкий, как ты помнишь, лечился у психиатрички Бобылевой. А работает она в частной клинике «Лечсанупр».
— «Лечсанупр»? Что за странное название?
— Сразу видно, что ты, Синичкин, больной без большого стажа. «Лечсанупром», начиная с двадцать восьмого года прошлого века, называли элитное медицинское управление, в котором советские вожди лечились. Потом его в Четвертое управление Минздрава переименовали. То есть в нейминге такой отсыл, что у них медицина самого высокого класса.
— Я понимаю, дорогая, ты на мой возраст намекаешь — но тридцатые годы двадцатого века я все-таки не застал… Так что «Лечсанупр» и Бобылева?
— В той же самой клинике «Лечсанупре» трудилась и медсестра Мачникова!
— Вот как?! Так, может, они, Мачникова и горняк, там и познакомились?
— Немного не сходится. Порецкий лечился два года назад летом, а к прошлой зиме бывать там перестал. А Мачникова начала там работать шесть лет назад, а три года тому — уволилась.
— Значит, не совпадает.
— Но одна общая фигура их связывает — психиатриня Бобылева. И Порецкий, и Мачникова с ней были знакомы. Ладно, развлекайся. Я буду дальше фигурантов наших пробивать.
Я положил трубку. Моя сотрапезница даже, казалось, не заметила моего разговора — сидела, погруженная в собственные переживания. Потом со страстью проговорила:
— Я прошу вас, Павел: доведите мое дело до логического конца. Я верю вам, что мой отец пал жертвой, но он не может быть убийцей! Во всяком случае — обдуманным и хладнокровным убийцей. Он мог что-то несуразное совершить в состоянии аффекта. И если даже вы точно установите, что он кого-то преднамеренно лишил жизни, это означает лишь, что его запугали или чем-то опоили. Или заставили, загипнотизировали!.. Мой отец — честный, чистый человек! И я хочу, чтоб вы нашли, определили, вычислили кукловода! Того, кто за всем этим стоит! Продолжайте свою работу — на тех же условиях. Столько, сколько надо! Я буду финансировать ваши поиски, чтобы расставить все точки над i.
— Слушаю и повинуюсь.
— Мне кажется, ирония здесь неуместна.
— Извините. Да, я продолжу работать над делом.
Девушке принесли чай, а она, не глядя на официанта, выхватила из сумочки айфон последней модели и тихо скомандовала:
— Давай подъезжай.
Спустя буквально три минуты к тротуару подкатил «Мерседес». Девушка встала, отодвинула недопитый чай и царственно бросила мне:
— Сегодняшний ужин можете включить мне в счет.
Из-за руля вышел поклонник Полины — гривастый Гена Колыванов, похожий на актера, — я узнал его по фотографиям. Он распахнул перед девушкой переднюю пассажирскую дверцу. Она величественно села. На всякий случай я запомнил номер «мерса».
У пробегавшего мимо официанта я попросил счет.
Стемнело — ровно до той степени серости, которая бывает в Москве в июле. Впрочем, столица никогда не спит — и от помпезных арок со светодиодами, расставленных на бульваре, было светло, как днем.
Я присел на лавочку и решил, что сейчас самое удобное время (и место), чтобы позвонить давнему моему дружку Сане. Некогда мы с ним, можно сказать, за одной партой сидели — в Школе милиции. Много воды с тех пор утекло. И Саня сделал впечатляющую карьеру: сперва в милиции, затем в полиции, а теперь вот в Расследовательском комитете.
Мне же всегда было тошно жить по уставу и подлизывать начальству — вот я и ушел во времена оные в народное хозяйство. Саня сумел как-то приспособиться. У него всегда были развиты чуйка на выгодные места и социальная мимикрия. Вот и дослужился до чинов известных — стал полковником. И временами мне в моих изысканиях помогает. А я — ему.
У меня в памяти телефона имелся совершенно секретный номер, на который Санька всегда отвечает. Вот и сейчас: он сразу взял трубку. И голос Сани звучал как всегда, когда он говорил со мной в последние времена: сыто, устало, снисходительно. Чувствовалось, что он пребывает под соснами, на даче и совсем недавно вкусил обильный ужин, наверняка с коньячком.
