Еще одно последствие скелетизации — коралловые рифы, определяющие облик подводных ландшафтов мелководных тропических морей. Эти величественные природные сооружения, в основе которых лежат твердокаменные скелеты кишечнополостных животных — полипов, являются экосистемами особого типа, домом для огромного количества других существ. Правда, в кембрии рифы воздвигались не коралловыми полипами, а усилиями других морских животных, например давно исчезнувших археоциат (представителей класса губок). Настоящие коралловые постройки появляются в истории Земли только в первой половине мезозойской эры.
С появлением в океане счастливых обладателей наружных и внутренних скелетов завершился еще один, но не самый последний, этап конструкторских экспериментов, поставленных эволюцией в промежутке между концом криогена и началом ордовика. За последние 100 с лишним лет из осадочных пород возрастом приблизительно 505 млн лет, сформировавшихся в середине кембрийского периода, палеонтологи извлекли изрядное число окаменелых остатков, принадлежащих очень необычным животным. Вот неполный перечень их научных названий: аномалокарис, хабелия, маррелла, виваксия, опабиния, галлюцигения… Стоп, стоп! Что еще за галлюцигения?! На что это вы намекаете, господа палеонтологи?
Английский палеонтолог Саймон Конвей Моррис, занимавшийся изучением и описанием среднекембрийских животных, едва ли мог точнее окрестить это существо, которое обликом своим напоминает произведения художников-сюрреалистов (рис. 6.3). Что-то вроде дождевого червя, вставшего на ходульные ножки и отрастившего на спине двойной ряд длинных шипов. Аномалокарис (см. рис. 6.3) вполне под стать галлюцигении — тоже весьма странен и напоминает персонажа чьих-то ночных кошмаров («Сон разума рождает чудовищ», — мог бы заметить по этому поводу Франсиско Гойя).
Впервые остатки этих диковин были найдены еще в 1909 г. выдающимся американским палеонтологом Чарльзом Дулиттлом Уолкоттом на территории канадской провинции Британская Колумбия. В ходе поисков, продолжавшихся без малого 16 лет, он собрал огромную коллекцию, буквально тысячи фоссилий, сохранившихся в так называемых сланцах Бёрджес. Сейчас это название прекрасно известно всем, кто хоть мало-мальски интересуется палеонтологией. Но сам Уолкотт, скорее всего, не видел в своих находках чего-то экстраординарного. Он считал, что обнаружил довольно необычных, но все-таки несомненных представителей известных групп — членистоногих, моллюсков и им подобных. Тем более что кроме всяких сюрреалистических персонажей среди бёрджесских окаменелостей были всем понятные трилобиты.
Прошло много лет после смерти первооткрывателя бёрджесской фауны. Новое поколение палеонтологов стало подозревать, что многие из открытых им созданий какие-то чересчур «чудесатые». К тому времени подоспели новые мощные технические средства, позволившие детальнее разобраться в тонкостях строения бёрджесских окаменелостей и предложить их новые реконструкции. Да и поиски фоссилий в этом местонахождении все продолжались. Их стали особенно интенсивно исследовать в 1970-е гг. Вот тогда в палеонтологической литературе начали появляться рисунки, живописующие внешний облик этих «галлюциногенных» организмов. Постепенно вошло в привычку описывать их как представителей совершенно особых, давным-давно вымерших типов животного царства. В какой-то степени повторилась та же история, что и с эдиакарской фауной. Многие палеонтологи утвердились в мысли, что перед ними еще одна коробка с «черновиками Господа Бога», знай успевай вынимать один за другим и описывать новые исчезнувшие типы.
Прошло еще немного времени, и с бёрджесскими животными познакомилась широкая публика, в первую очередь англоязычная. В 1989 г. в США вышла научно-популярная книга «Удивительная жизнь» (Wonderful Life), написанная Стивеном Джеем Гулдом, одним из самых известных и влиятельных эволюционных биологов конца ХХ в. Гулд был не только выдающимся теоретиком-эволюционистом, но и прекрасным популяризатором научных знаний, автором многих книг и эссе, адресованных широкой читательской аудитории. Это был превосходный стилист, обладающий даром убеждения. «Удивительная жизнь» имела огромный успех. Она попала в списки бестселлеров, переводилась на разные языки, получила несколько престижных научных и литературных премий. Так «кембрийский взрыв» стал обсуждаться на страницах изданий, совершенно далеких от палеонтологии.
* Изображения взяты из открытых интернет-источников (лицензия CC BY-SA 4.0). Автор реконструкции галлюцигении — Маттео ди Стефано, аномалокариса — художник, укрывшийся под ником PaleoEquii.
Гулд был убежден в том, что «сланцы Бёрджеса, маленькой каменоломни в Британской Колумбии, содержат остатки от 15 до 20 организмов, настолько непохожих друг на друга и так отличающихся от всех современных живых существ, что каждый заслуживает быть выделенным в особый тип»
[125]. Эти 15 или 20 типов возникли, пережили короткий период расцвета и вымерли в середине кембрийского периода, в то время как некоторые другие современные им группы животных дожили до наших дней. Гулда не очень интересовали вопросы родословной животного мира. Он использовал бёрджесские ископаемые для доказательства по-своему «еретической» идеи — идеи о том, какую важную роль в эволюции жизни играют всякие случайности и непредвиденные обстоятельства (contingencies; один из любимых терминов Гулда). Представьте себе, говорил Гулд, что из числа кембрийских животных вымерли бы не типы из сланцев Бёрджес, а привычные нам моллюски, членистоногие и хордовые (да-да, и они, то есть будущие «мы»!). Эволюция пошла бы совсем по другому пути, да и человеку разумному не было бы от кого произойти. Своего рода «альтернативная история», приложенная к животному царству.
С точки зрения классического дарвинизма происхождением, процветанием и вымиранием видов (и родов, и классов, и типов) заведует его величество естественный отбор. Это строгий и неподкупный судья, который уничтожает разгильдяев и неумех, но поддерживает существование оптимально приспособленных к среде обитания организмов. Выживают только самые сильные, смелые, умные, быстрые, выносливые… (список можно продолжить), и выживают они за счет неудачников, безжалостно вытесняемых с арены жизни. Это тот взгляд на мир, приписываемый Чарльзу Дарвину, который так шокировал многих гуманистически настроенных современников и потомков (среди них был, например, русский князь и теоретик анархизма Петр Кропоткин, неустанно доказывавший, что в природе есть не только кровавая борьба за существование, но и взаимопомощь). В нем видели отражение духа викторианской Англии, с промышленной конкуренцией, эксплуатацией рабочих, индивидуализмом и господством принципа laissez-fair (невмешательства государства в экономические процессы).
Гулд предложил иную точку зрения. Он настаивал, что, имей мы возможность побывать в среднем кембрии и познакомиться с тогдашними животными во всей полноте, у нас не было бы оснований утверждать, что «проигравшие в этом великом истреблении были систематически хуже в своей адаптивной конструкции, чем те, что выжили»
[126]. Аномалокарис и ему подобные были прекрасно приспособлены к среде своего существования, вполне успешно охотились, скрывались от врагов, добывали пищу и размножались. Во времена расцвета бёрджесской фауны никому (например, воображаемым биологам с другой планеты) не пришло бы в голову сказать, что они «обречены на вымирание». Отсюда Гулд сделал логичный вывод о том, что ходом биологической эволюции в значительной степени управляет слепой случай, который особенно резко проявляется в моменты различных глобальных катастроф, уничтожающих без разбору все живое. Фактором выживания в таких обстоятельствах могут быть признаки и свойства, не имевшие никакого адаптивного значения в нормальных условиях.
