Можно проследить такую общую эволюционную тенденцию — чем проще устроены организмы, тем успешнее они передают гены от одного вида к другому. В мире бактерий это происходит сплошь и рядом. Хотя бактерии не размножаются половым путем и не скрещиваются, они выработали немало способов обмена отдельными генами, что считается очень важным механизмом эволюции микроорганизмов. Не сильно отстают от них и растения, даже те, которые мы называем высшими: цветковые, голосеменные, папоротники и другие. В растительном мире виды гибридного происхождения встречаются очень часто, есть даже мнение, что у цветковых большинство современных видов возникло именно таким образом, а у папоротниковых — до 95 %
[174]. Во главе 2 я упоминал, что еще «князь ботаников» Карл Линней вполне допускал, что не все растения были созданы Творцом в готовом виде; есть и те, которые возникли естественным путем в результате межвидовых скрещиваний.
Современные ботаники считают, что так называемая сетчатая эволюция (в ходе которой переплетаются отдельные ветви разных родословных) у растений — самое обычное дело. Высказывалось даже предположение, что в эволюции растений фазы дивергенции сменялись фазами гибридизации, и наоборот
[175]. Гибридные виды имеют большое значение в сельском хозяйстве. Всем прекрасно известная культурная слива, к примеру, есть не что иное, как гибрид двух диких видов — терна и алычи. Генетики давно научились использовать межвидовые скрещивания для выведения новых сортов растений. А в 1927 г. Георгий Карпеченко ухитрился получить даже межродовой гибрид! Он скрестил капусту (из рода Brassica) и редьку (из рода Raphanus). Получившийся гибрид, названный рафанобрассикой, оказался вполне плодовитым.
Однако среди зоологов долгое время господствовало (пред)убеждение, что у животных межвидовое скрещивание серьезной эволюционной роли не играет. Слишком уж невелики шансы на то, что появится жизнеспособный, а главное, плодовитый гибрид, который сможет к тому же завоевать себе место под солнцем — свою собственную уникальную экологическую нишу. Я специально не упоминаю здесь многочисленные примеры гибридов животных, полученных в лабораторных условиях. Мы говорим только о том, что происходит в естественных условиях и непосредственно влияет на ход эволюции. А происходит там обычно вот что. Даже если два вида прекрасно скрещиваются между собой, то помеси от таких скрещиваний либо очень немногочисленны, либо концентрируются на ограниченной территории, как бы избегая проникать в места, где господствуют родительские виды. Одним из самых известных случаев такого рода является гибридизация между серой и черной воронами в Европе. Жителям Европейской России и Западной Сибири привычно видеть серых ворон (Corvus cornix), у которых черные перья есть только на голове, груди, крыльях и хвосте. А вот на западе Европы (в Испании, Франции и на юге Великобритании), а также у нас в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке живут полностью черные вороны (Corvus corone). Можно сказать, что два этих вида поделили между собой север Евразии, их ареалы практически не пересекаются. Исключение — небольшая полоса суши, шириной 50–100 км, тянущаяся от побережья Балтики к югу. Она огибает с севера Альпы и упирается в Средиземное море приблизительно около Генуи (рис. 9.2). Это так называемая зона интрогрессивной гибридизации, где два вида ворон встречаются и активно скрещиваются между собой, так что доля метисов в местных популяциях часто превышает 30, а то и все 50 %. Но стоит отойти на несколько десятков километров от этой гибридной зоны, как все вороны становятся «на одно лицо»: черными, если мы отправимся на запад, и серыми — если на восток.
Считается, что вороны-метисы хуже адаптированы к среде обитания, чем их чистокровные родители, но в пределах этой узкой полосы земли, пересекающей Европу в меридиональном направлении, они почему-то способны существовать.
* Карта в верхней части рисунка взята из монографии: Тимофеев-Ресовский Н. В., Воронцов Н. Н., Яблоков А. В. Краткий очерк теории эволюции. — М.: Наука, 1977. Изображения черной и серой ворон найдены в старинных орнитологических атласах конца XIX в. (находятся в открытом доступе на сайте Biodiversity Heritage Library: https://www.biodiversitylibrary.org/).
Точно такая же неширокая зона смешения двух видов ворон существует и в Восточной Сибири, где она проходит по долине Енисея, потом сворачивает на Алтай и тянется на юго-запад к тем местам, где некогда плескалось Аральское море. Почему-то эта полоса гибридизации шире, чем в Европе, и достигает 150 км
[176]. К востоку от нее начинается царство черной вороны, серых там не встретишь.
Важно, что, несмотря на способность скрещиваться друг с другом и на то, что гибриды могут быть плодовиты, оба вида ворон не сливаются в один. Серая остается серой, черная черной, и их помеси, к тому же запертые природой в своих «гетто», не мешают орнитологам четко разграничивать Corvus cornix и Corvus corone. То же самое характерно и для множества других случаев межвидовой гибридизации, описанных натуралистами у птиц, млекопитающих, амфибий, моллюсков, насекомых… Как правило, она не приводит к размыванию границ исходных видов — они могут обмениваться генами «горизонтально», но остаются сами собой. Вот почему лет пятьдесят назад у зоологов был популярен такой ответ на вопрос, что такое вид: вид есть защищенный генофонд. Имеется в виду защищенный от полного слияния с генофондами других видов. Никакие побочные связи и «увлечения на стороне», казалось, не способны привести к тому, чтобы два самостоятельных вида вдруг перемешались и стали единым целым.
Природа прикладывает много усилий для защиты видовых генофондов. Главное — не позволять особям разных видов скрещиваться слишком часто, потому что в этом случае межвидовая гибридизация ни к чему хорошему не приводит. Нет резона тратить массу времени, энергии и усилий на поиск «неправильного» полового партнера и «обладание» им. Вот почему самцы многих животных выработали особые сигналы для привлечения самок своего, и только своего, вида. Можно сказать, это своеобразный «эзотерический» язык, понятный только посвященным, то есть единоплеменникам, но бессмысленный для всех остальных. Сигналы эти удивительно разнообразны. Многие насекомые выделяют особые пахучие вещества (феромоны) для привлечения потенциальных супругов. Каждый вид имеет свой собственный запах, не вызывающий никакого интереса у чужаков. У птиц, кузнечиков, лягушек используется язык звуковых сигналов, специфичная для вида песня или брачный призыв. У тех же птиц или ракообразных описан язык жестов и танцевальных движений, с помощью которых самец пытается понравиться самке своего вида. Иногда птице мужского пола достаточно просто продемонстрировать самке свой красивый и яркий наряд, чтобы убедить ее, что перед ней «правильный» претендент, и можно уже не петь и не танцевать. Как утверждал Эрнст Майр, выдающийся эволюционист и не менее выдающийся орнитолог, натуралисты «уже давно заметили, что птицы с особо красивым и ярким оперением характеризуются маловыразительными песнями, и наоборот»
[177]. Всем, наверное, известно, что красавец-павлин не поет, а орет дурным голосом, а знаменитый певец соловей — это серая пичужка, окрашенная не интереснее домового воробья.
