Бардо можно понимать как «этот самый момент». «Сейчас» настоящего момента – это непрерывная приостановка (или пауза) между нашими переходными переживаниями, и временными, и пространственными: такими как крошечная задержка между выдохом и вдохом или возникновением и угасанием одной мысли и следующей. Этот интервал также можно переживать как промежуток между двумя объектами: просвет между двумя деревьями либо двумя машинами, или же мы можем понимать его как пустотность, которая позволяет нам видеть формы. На самом деле, все находится между чем-то и чем-то. Каким бы крошечным ни был этот интервал, он всегда существует. С этой точки зрения промежуточное состояние между смертью и перерождением становится прообразом переходных состояний, которые возникают в бардо этой жизни. В таком случае стадии бардо проясняют, как эти типичные переходы от смерти к жизни проявляются в повседневности.
Не понимая эти естественные переходные состояния, мы зацикливаемся на своих представлениях. Много лет назад я прочитал в газете статью о женщине, которая подала на развод после тридцати лет брака. В отличие от распространенных жалоб на неверность или безразличие супруга, эта женщина объяснила судье: «Он не тот человек, за которого я выходила замуж».
«Что, если мы могли бы вступать в отношения так же, как садимся на поезд?», – спросил я себя сейчас. Мы знаем, что он будет двигаться, потом остановится, потом снова начнет движение через меняющиеся пейзажи и погодные условия. Что, если бы мы вступали в отношения, зная, что трепет и волнение нового романа или радостное возбуждение от нового делового партнерства или первой встречи с духовным наставником угаснут? Что, если бы мы были готовы к тому, что благоприятные обстоятельства изменятся, и не желали бы их неизменности? Поезд делает много остановок. Мы не стараемся продлить их и не ждем, что он останется в одном месте. Он проезжает через разные места, как мы проходим через бардо. Бардо показывают нам, что все находится в состоянии перехода. И неважно, относится ли становление к переходу между умственными состояниями в рамках этой жизни или многих жизней, задача одна и та же: освободиться, перестав цепляться за нами же созданные истории.
Мы не можем точно указать на конкретное начало или конец чего-либо, включая и стадии бардо, но все же условное разделение на категории может оказаться полезным. Любое бардо объединяет характеристики, которые отличают каждый этап нашего путешествия. Свойства естественного бардо этой жизни предполагают наличие возможностей для пробуждения, которые взаимозависимы с возможностями, возникающими в момент нашей смерти, хотя и не идентичны им. Изучая характеристики каждого бардо, мы знакомимся с тем, как превратить заблуждение в ясность.
Благодаря дыхательным упражнениям мой цепляющийся ум замедлился, что позволило мне осознавать тонкий уровень постоянных изменений. Каждый пример, который обращает наше внимание на перемены, помогает нам обрести устойчивое понимание непостоянства как непреложного условия нашей жизни. Для достижения освобождения необходимо, чтобы интеллектуальное понимание непостоянства объединилось с непосредственным опытом. Тогда нам будет легче отказаться от цепляния за то, что мы не можем удержать, будь то наши тела или люди, которых мы любим, наши роли или наш статус.
Даже во время этой поездки на поезде у меня случались проблески обнаженного осознавания, свободного от волн; не полностью, но практически свободного. Такие проблески могут быть преображающими, но чтобы понимание стало по-настоящему устойчивым, требуется работа. Вот почему мы говорим: «Короткими промежутками, много раз». Много-много раз. Да, я кое-что узнал о непостоянстве и определенно был наглядным примером пользы тренировки ума – но всегда в привычной обстановке, под защитой и с гарантиями безопасности.
Глава 7
Уроки Миларепы
Большинство людей не выбрали бы жизнь бездомного по своей воле, но я, как Тилопа и многие другие учителя моей линии, шел по стопам самого любимого тибетского святого – Миларепы. Во время моих странствий эти мастера прошлого были моими товарищами, и в поезде в Варанаси они часто навещали меня, особенно Миларепа, герой моего детства.
Он странствовал по местности, пейзаж которой напоминал мой район в Нубри. Моя деревня расположена у подножья горы Манаслу, восьмой по высоте вершины мира. Меня передергивало от отвращения при мысли о поедании рыбьих кишок, как это делал Тилопа, но, хотя Миларепа позеленел от крапивной диеты, я все равно хотел быть как он – спать под звездами и чувствовать себя как дома в дикой природе. Мила, как его ласково называют, за одну жизнь сменил столько ипостасей, так что его путь – это переплетение сострадания и насилия, излишка и нищеты, мучений и прощения. Ничто в моем понимании или в приключениях не могло сравниться с тем, через что довелось пройти и чего удалось достичь Миларепе, но все же история его жизни, то, что мы знаем о ней, расширяло для меня поле возможностей.
Будучи ребенком, Мила пережил невзгоды, которых я никогда не знал. Его отец был успешным торговцем шерстью, но умер, когда Миларепа и его младшая сестра были еще детьми. В этот момент их дядя и тетя, воспользовавшись беспомощностью вдовы, захватили семейные земли и превратили законных хозяев в подневольных работников. Миле приходилось вставать на четвереньки, и его тетя восседала на нем, как императрица Китая. В том же самом положении он служил подставкой для своего дяди, когда тот садился на лошадь. Мать Милы видела все эти унижения и, когда сын подрос, настояла на том, чтобы он обучился черной магии у местного колдуна. Год спустя во время свадебного празднества, на котором присутствовали и их жестокие родственники, Мила вызвал бурю с градом и обрушил дом, погубив под его руинами тридцать пять гостей.
К этому моменту Миларепа уже родился в богатой семье, переродился слугой и заново родился ради мести. Уничтожение врагов привело его мать в ликование, и она гордо шествовала по деревне, провозглашая свою победу. Но Мила не участвовал в ее праздновании. Вскоре он покинул дом, снова переродившись для жизни духовного искателя, решительно намеренного искупить вину за причинение другим такого страдания.
Будучи детьми, мы учились у Миларепы тому, что счастье не зависит от обстоятельств. Его умение быть безгранично довольным в ледяную стужу, без еды и одежды превращало его в богоподобное существо. Но все же он был человеком, и это делало его пример достижимым, пусть даже высота его остается недосягаемой. Смерть и жизнь – это часть истории каждого из нас. Нас всех меняют любовь и утраты, отношения, работа, доброта и трагедии. Но мы боимся перемен, потому что, когда отождествляем себя с определенным шаблоном поведения, отказ от него для нас равнозначен смерти. Часто неясный страх отдаленного физического конца наших тел смешивается с более близким, повседневным, более тягостным, пусть и не осознаваемым, страхом распада «я». На каком-то уровне мы знаем, что ярлыки, из которых строится наша идентичность, – нереальны. И мы страшимся, возможно, даже сильнее, чем самой физической смерти, что они могут отпасть, выставляя нас в таком виде, на который мы сами бы и не отважились. Очень многое в страхе физической смерти – это страх смерти эго, смерти масок. Но если мы знаем, что есть бо́льшая реальность, и живем в ней, то будем уже не так бояться своей сути.
