Один знакомый моего возраста постоянно менял работу – иногда уходил сам, иногда его увольняли. Я не видел его несколько лет, а потом перед моим уходом в ретрит он приехал ко мне. На этот раз он управлял успешным вертолетным бизнесом. Сначала он брал уроки, чтобы получить лицензию пилота. Потом арендовал вертолет и выполнял чартерные рейсы. Теперь у него четыре своих вертолета и десять сотрудников. Я спросил, что привело его к успеху после стольких злоключений. Он объяснил, что всегда был слишком гордым и боялся поражения. «Пока я не оказался готов потерпеть неудачу, по-настоящему с треском провалиться, я ничего не мог сделать».
Сейчас, когда я в который раз обходил вокзал в Варанаси, я спросил себя, готов ли я потерпеть неудачу, пережить фиаско. Но все, что я мог вообразить в качестве провала, – это вернуться в монастырь. Я также подумал о знакомой женщине, которая была замужем за алкоголиком. После стольких ужасно трудных лет ее муж вступил в программу двенадцати шагов и бросил пить. Она с таким оптимизмом смотрела на их новую жизнь. Потом, год спустя, они расстались. Эта женщина объяснила: «Пока мой муж пил, я всегда была лучше, чем он. Как только он бросил пить, я уже не могла во всем винить его и чувствовать свое превосходство». Потом она сказала, что они с мужем все еще близки и обсуждают возможность снова сойтись.
«Что для этого должно произойти?» – спросил я.
Она ответила: «Мне надо принять то, что я достойна любви кого-то лучшего, чем алкоголик».
Я спросил: «А как сейчас?»
«Я работаю над этим», – ответила она.
Мне понравился ее ответ, и теперь я думал: «Я тоже работаю над этим». Работаю над тем, чтобы увидеть, каким образом мне выражали почтение и делали меня особенным; работаю над тем, чтобы позволить этому быть в осознавании. Не отталкивай. Не притягивай. И над тем, чтобы увидеть потребность в своего рода защите, которую давали мне мои помощники, хотя я только сейчас начинал понимать, насколько стал зависим от этого.
Мое ощущение потерянности не уменьшилось даже после того, как я изучил планировку вокзала. Я посмотрел на часы. Почти одиннадцать утра. Скоро мое письмо обнаружат. В нем я написал:
…В ранние годы я обучался разными способами. То время, которое я проводил с отцом, посвящалось серьезной тренировке в медитации, но я не был в строгом ретрите. Это значит, я встречался с людьми, мог свободно уходить и приходить. Трехлетний ретрит в монастыре Шераб Линг, с другой стороны, я провел в полной изоляции. Наша группа из нескольких человек жила на огороженной территории, и мы не поддерживали никаких контактов с внешним миром, пока не закончился ретрит. Таковы две формы практики, но они не единственные. Как показал великий йогин Миларепа, есть еще традиция странствования, пребывания в труднодоступных пещерах и священных местах, без каких-либо планов или задач, просто непоколебимая приверженность пути пробуждения. Именно такой ретрит я буду практиковать в ближайшие годы.
Через несколько минут после того, как мое отсутствие обнаружат, об этом известят моего брата Цокньи Ринпоче и моего учителя Тай Ситу Ринпоче. Я представил себе своего дедушку девяносто трех лет, который, узнав о моем исчезновении, одобрительно ухмыляется беззубым ртом. Я не беспокоился о нем, потому что знал: он не будет беспокоиться обо мне. Его понимание, необъятное как небо, могло вместить все что угодно. Новость быстро распространится, люди начнут волноваться. Куда он отправился? Что он будет есть? Кто сообщит моей матери?
Я сел на каменный пол в зале ожидания. Попрошайки должны были оставаться вне вокзала. Некоторым из этих людей было некуда пойти, но другие были в Варанаси проездом и проводили здесь ночь или две в ожидании пересадки на другой поезд. Билеты на индийских железных дорогах так дешевы, что целые семьи могут путешествовать на расстояния в тысячи километров на похороны и свадьбы ради возможности вдоволь поесть.
Я скрестил ноги и сел с прямой спиной, рюкзак на коленях, руки на бедрах – совершенный образ дисциплинированного монаха. За исключением того, что сейчас я видел свою привязанность к этой роли. Через несколько минут я также заметил, что во мне снова поднимается беспокойство. Полицейские смотрели на меня с подозрением. Люди вокруг уставились на меня. Мои темно-бордовые одежды вызывали любопытство. Когда я изучал нищих в Бодхгае, я думал: «И я так смогу!» Я часами воображал, как протягиваю чашу для подаяния, не моюсь, сплю на каменном полу или в лесу. Но ощущение общественной наготы, с которой я впервые столкнулся на вокзале в Гае, как-то миновало мои фантазии.
Я сосредотачивался на отсутствии таких вещей, как пища, удобный матрас, мыло и горячий душ. Естественно, я воображал все эти лишения в своих чистых комнатах, наслаждаясь вкусной едой и окруженный людьми, которых люблю и которые любят меня. И смущение, которое я испытывал от невозможности спрятаться, от того, что на меня все глазеют, от того, что меня мучают комплексы, застало меня врасплох. Я знал свое место среди людей, и они так же его знали. Когда я путешествовал, то делал это как представитель избранной социальной страты, и ко мне относились соответствующе. Я так никогда полностью не перерос неуверенность, свойственную мне с детства. Мне не всегда была присуща расслабленная манера поведения на людях или непринужденность в общении. Но сильное смущение, которое я испытывал сейчас, соответствовало волне, ударившей в меня, когда я только сел в поезд прошлой ночью. Отчужденность от самого себя вызывала отчужденность от других. За несколько минут я оказался не среди кротких и нищих, но стал тем, на кого таращатся безумцы. Обходя вокзал, я видел, как люди прыгают на пути, чтобы помочиться и справить большую нужду.
Я начал делать такое же сканирование, которое практиковал в поезде, чтобы расслабить тело – или, по крайней мере, попытался, пройдя по нему от макушки до стоп. Спустя пять минут я направил осознавание на изменения в своем теле.
Я направил осознавание на лоб.
Я сидел неподвижно, стараясь почувствовать любые ощущения в этой области, возможно, тепла, покалывания или вибраций.
Тонкие ощущения присутствуют всегда, но я был слишком напряжен, чтобы обнаружить их.
Через минуту или две я поднес ладонь ко лбу и держал ее на расстоянии примерно полсантиметра от него. Потом она почувствовала тепло, которое шло изнутри, и легкое покалывание.
Я опустил ладонь и снова направил осознавание на лоб. Я удерживал его там, пока не почувствовал изменения в ощущениях, от тепла до давления и, наконец, расслабления.
Я осознавал это ощущение и как оно меняется. «Отпусти его. Позволь ему быть. Каким бы приятным оно ни было, не держись за него». Я пытался покоиться в переживании устойчивого осознавания. Потом, удерживая его, я переместил внимание на макушку. Я чувствовал напряжение в нервах, в мышцах, в коже. Мой ум парил над головой, колеблясь между прошлым и будущим. Я вернул его в голову. В тело. «Постарайся почувствовать ощущения». Если я не мог почувствовать ощущения, тогда старался пребывать в этом состоянии: осознавании отсутствия ощущений.
