Однажды, когда я был в Мумбаи, мне показали декорации фильма в Болливуде, которые изображали пригородный район. Теперь я думал: «Что, если бы современный будущий Будда убежал от искусственной совершенной жизни, своего рода плоской киноверсии пригородной идиллии, дворца-тюрьмы, и пришел бы в Варанаси?» Возможно, западные туристы, которых я только что видел, приехали как раз из такого города, где все дома одинаковые, все дворы одинаковые – ухоженные, но неживые. Варанаси – лучшее место, чтобы познать болезнь, старость и смерть. Но что насчет четвертой встречи, которая случилась у Сиддхартхи в деревне, – со сдержанным и невозмутимым аскетом, кем-то, кто, возможно, напоминал меня? На что мог бы его вдохновить я, уткнувший нос в страницы этого путеводителя только лишь потому, что не знаю, что делать и куда идти?
Когда принц убежал из владений своего отца, он умер как Гаутама. Он отказался от роскошной жизни и стал следовать правилам аскезы лесных йогинов. Он почти не ел, никогда не мылся, спал на земле – в этих практиках отрицание комфорта было средством для пробуждения ума. Но и через шесть лет аскеза не привела Сиддхартху к освобожденному уму. Чтобы следовать своему пути, ему предстояло отречься от аскетизма.
Путеводитель перешел к Бодхгае, где Гаутама сидел под деревом в том месте, которое сейчас известно как храм Махабодхи. Здесь он родился как Будда, Пробужденный. Неважно, что я знал Бодхгаю гораздо лучше, чем автор путеводителя. Я продолжал читать с неистовым упоением. Я был готов читать историю своих корней так долго, сколько требовалось, чтобы решиться на следующий шаг и покинуть вокзал.
В тексте говорилось о том, как Будда достиг просветления под деревом бодхи. Я стал вносить поправки. Слишком часто просветление понимают как какое-то новое состояние сознания, которого нужно достигнуть, словно это объект, который можно достать, или что-то, к чему можно стремиться за пределами нас самих. Но Будда увидел, что проблемы создает цепляющийся ум. Его мир перевернулся. Он годами пытался контролировать ум и отрицал естественные потребности тела, но потом принял решение отказаться от попыток достичь просветления. Вместо этого он сел и заглянул в свой ум, чтобы увидеть, чему можно научиться из непосредственного наблюдения за своими переживаниями в настоящий момент. Вот что он делал под деревом бодхи. Он обнаружил, что наша истинная природа – уже пробужденная, уже совершенная и что он уже обладал тем, к чему стремился.
Прозрение, к которому пришел Будда, настолько простое, и в то же время его так сложно принять. Его учения знакомят нас со спящей, тайной, непознанной частью нас самих. Это великий парадокс буддийского пути: мы практикуем, чтобы узнать, кем мы являемся, при этом ничего не достигая, ничего не обретая, никуда не собираясь. Мы стремимся открыть то, что присутствует всегда.
В Сарнатхе, всего в одиннадцати километрах от Варанаси, Будда впервые дал учение. В путеводителе говорилось, что он объяснил истину о страдании. Вполне справедливо, подумал я, но без объяснений это утверждение заставляет людей в небуддийском мире думать, что это традиция нигилизма, какая-то нездоровая и в основном озабоченная умственными муками.
Откуда возникает это страдание? Вести себя так, словно наша жизнь и жизнь наших близких будет длиться вечно, – определенно ошибочное поведение, основанное на ошибочном восприятии. Считать, что мы всегда будем неразлучны со своей семьей или друзьями, – ошибочное восприятие. Считать, что наши отношения, здоровье, финансы, репутация и так далее устойчивы, – огромная ошибка, как многие из нас уже узнали через утраты и резкие перемены. Даже сейчас, когда башни-близнецы разрушились, «Титаник» покоится на дне океана, а Будды в Бамиане стерты с лица земли, мы все равно обманываем сами себя и воспринимаем объекты как нечто прочное и неизменное, и чем они больше, тем более долговечными нам кажутся.
Истина Будды гласит, что да, пока мы застряли в своем ошибочном восприятии, жизнь – это страдание, и природа нашей жизни, такой, как мы ее знаем, – неудовлетворенность, разочарование и всевозможные болезни. Но ошибочные восприятия – не постоянны, они ни к чему не привязаны. Поэтому у нас есть выбор. Попытки спрятаться от наших внутренних демонов – нашего страха перемен и смерти, гнева и зависти – только насыщают этих врагов еще большей силой. Чем больше мы бегаем от них, тем меньше у нас шансов убежать. Мы должны посмотреть страданию в лицо, пойти ему навстречу, только тогда мы сможем освободиться от него. Это Первая благородная истина.
Внезапно я увидел, что могу провести здесь много времени, раз вернулся к своей роли учителя. Я снова оказался в своей старой ипостаси, которая была мне так же знакома, как и одежды, которые я носил. Где же был мой ум паломника – ум, который движется вперед, склонив голову в смирении, обращая сердечные мольбы ко всему, что возникает? Я не мог стоять здесь вечно.
Последнее место паломничества, о котором говорилось в тексте, – это Кушинагар, где примерно в 483 до н. э. Будда умер. Там тур заканчивался. Две тысячи шестьсот лет спустя, вдохновленный Буддой, я начинал свое собственное путешествие. Или уже начал. Или начну, когда сниму монашеские одежды. Или когда… я же не пригвожден к этому полу. Даже когда я стою неподвижно, моя кровь циркулирует, сердце бьется, легкие дышат, клетки умирают и делятся, органы стареют. Если бы я знал, куда идти, наверное, я бы пошел.
Оказалось, что Кушинагар находится всего в восьмидесяти километрах к северо-западу от Варанаси. Я был там всего однажды, много лет назад, со своим братом Цокньи Ринпоче. Обычно туда приезжает гораздо меньше паломников, чем в другие буддийские места, каждое из которых я посещал по много раз. Когда в июне температура поднимается до пятидесяти градусов, даже самые преданные последователи не рискуют оказаться здесь, особенно тибетцы, которые все еще приспосабливаются к жаркому климату места своего изгнания. Это была полезная информация, ведь я не хотел, чтобы меня узнали. Я купил билет на следующий поезд в Горакхпур, откуда собирался на автобусе добраться до Кушинагара.
Примерно пятьсот лет спустя после разговора между монахом Нагасеной и царем Менандром такой же разбор «я» произвел индийский мастер Шантидева, живший в восьмом веке. Только он сделал и следующий шаг.
Зубы, волосы, ногти – это не «я».
«Я» – это не кости и не кровь,
Не слизь и не мокрота,
Не гной и не лимфа.
«Я» – это не жир и не пот,
Легкие и печень не составляют «я».
Внутренние органы – это не «я».
«Я» – это не моча и не экскременты.
Чтобы показать, как запутанное «я» само создает страдание, Шантидева спрашивает:
Если бы «я» действительно существовало,
Тогда страхи, несомненно, мучили бы его.
Но если не существует «я»,
То кто же будет испытывать страх?
Это «я» по имени Мингьюр Ринпоче нервничало на вокзале в Варанаси. И этому «я» задавал вопрос Шантидева, как и каждому из нас: «Кто будет испытывать страх?» Или, перефразируя: «Кто я?»
