Глава 17
О чем ты мечтаешь?
В первую ночь в гостинице мне приснился еще один тревожный сон. Я был на улице, в месте, которое не мог определить. Смеркалось. Образы были зернистыми и черно-белыми. Внезапно началась суматоха. Меня окружили полицейские, затолкали в машину и отвезли обратно в монастырь. Это все, что я запомнил. Проснувшись, я поначалу не мог понять, что же стояло за этим возвращением – желание или страх. С одной стороны, монастырь означал защиту для моего тела и освобождение для ума. Но когда воспоминания о сновидении стали более четкими, оно явно напомнило мне фильмы, в которых плохих парней отвозят в тюрьму и сажают в камеру.
Прошло меньше недели с тех пор, как я, словно заключенный, сбежал из Тергара. Теперь полиция арестовала беглеца – представляющего опасность буддийского настоятеля, вооруженного пустотностью, желающего еще глубже погрузиться в нее. Как и во время кошмара, который приснился мне в Варанаси, я не пробудился внутри сна. Принимая образы сновидений за нечто реальное, я вновь позволил страху одержать надо мной верх. Теперь, проснувшись, я подумал: «Это был странный сон. У меня нет никаких отрицательных ассоциаций с монастырями. Я люблю и их, и своих монахов и монахинь, но не хочу, чтобы мой ретрит прервали, не хочу возвращаться. В любом случае, это просто сон – плохой или хороший, неважно. Меня больше интересует то, как сновидения доказывают пустотность, как их полупрозрачные явления отражают нашу собственную сущностную пустотность». Хотя я чувствовал, как полицейские заталкивают меня в машину, у меня не было ощущения плотности своего тела или их. Я проснулся с чувством опасности, но оно не имело формы и было не более надежно, чем сильное смущение, которое я испытал на вокзале. Но все же и смущение на вокзале, и страх во снах были воплощенными переживаниями. Реальными, но не подлинными.
О чем ты мечтаешь?
Я задал этот вопрос одному человеку, которого когда-то встретил в Калифорнии. Несколько лет до этого он бросил отличную работу в высокотехнологичной компании в Кремниевой долине. Он читал книги о пустотности и пришел к выводу, что его работа была пустотна – от смысла, от ценности – и что его рабочее место, статус, деньги, все это тоже было сущностно пустотно. Он решил, что в его жизни нет смысла, и уволился, чтобы заняться тем, чем давно хотел, – стать художником.
Этот мужчина говорил убежденно, часто поднося руку ко рту, словно для того, чтобы проверить точность своих слов. Его волосы начинали седеть, он был одет буднично, но со вкусом. В течение нескольких лет он творил в своей студии и вел жизнь, приносящую глубокое удовлетворение. Потом он посетил учения, в которых я рассказывал о пустотности. После одной из сессий он попросил о возможности поговорить со мной. «Мне нравятся эти учения, – сказал он, – но есть одна проблема. Раньше я читал книги про пустотность и видел, что моя работа была пустотна, поэтому ушел с нее. Мне действительно нравится заниматься искусством, но, послушав вас сегодня, я понял, что мое искусство – это тоже пустотность. Теперь, возможно, мне надо отказаться и от него, но если я так поступлю, у меня совсем не будет денег».
Я ответил ему: «Пустотность – не значит ничто».
Он был потрясен. Я сказал: «Все возникает из пустотности. Она наполнена живым потенциалом, наполнена возможностями».
Потом я спросил его: «О чем ты мечтаешь?»
Он ответил: «О домике на пляже».
«Хорошо, скажем, однажды тебе приснится сон, в котором у тебя есть домик на пляже. И ты счастлив, так?»
«Да, конечно».
«Потом вдруг случился пожар, и твой дом сгорел. Как ты себя будешь чувствовать?»
«Это разобьет мне сердце».
Я спросил: «Этот дом реальный или нет?».
Он ответил: «Конечно, нереальный. Это же сон!»
Я спросил: «Если у тебя большая проблема – твой пляжный домик горит, что было бы самым правильным решением?»
Он очень тщательно подумал, а потом сказал: «Пожалуй, проснуться во сне».
«Да. Если ты знаешь, что спишь, тогда тигр не поймает тебя и огонь не причинит вреда. Если твой дом сгорит, ты сможешь построить новый. В нашей бодрствующей жизни мы не отрицаем желания обладать домом или делать карьеру. Но если мы распознаем сущностную пустотность явлений, то сможем наслаждаться нашими желаниями, не привязываясь к ошибочному восприятию, которое становится источником проблем.
Ты и я прямо сейчас – точно такие же, как и пляжный домик во сне. Нереальные. Но мы и не ничто. Многие считают, что пустотность – это ничто. Но все возникает из пустотности. Если ты распознаешь во сне, что это дом из сновидения, и посмотришь на него, то будешь знать, что он нереальный. Но этот домик все равно есть. Реальный и нереальный одновременно».
Когда люди слышат про пустотность, они часто думают, что это что-то отрицательное, как этот человек из Калифорнии, который больше не видел смысла в своей работе. Это распространенная ошибка. Пустотность – это не идея и не какая-то история. Она – воплощенный опыт, который приходит, когда мы исследуем само переживание и обнаруживаем, что прочность и неизменность явлений на самом деле лишь видимость.
Сны – прекрасный тому пример. В сновидении возникает иллюзорный дом. Мы видим его и чувствуем. Но все же он не существует. Мы с легкостью принимаем то, что сны возникают из нашего ума. Тот мужчина из Кремниевой долины признавал, что дом из сновидения нематериален и на самом деле не существует. Но это не значит, что дом не вызывает у него никаких переживаний. Если во сне дом сгорит, это все равно разобьет его сердце.
Так устроена жизнь. Наш ум создает опыт мгновение за мгновением, и мы переживаем эти творения как реальные, ошибочно считая, будто видим какую-то внешнюю реальность, независимую от нашего ума. Но объект восприятия нельзя отделить от ума, который воспринимает его. Мы не можем осязать свои сны. Не можем почувствовать пустотность, ощутить ее на вкус или коснуться. Не можем знать ее происхождение. Мы даже не можем сказать, что она существует. Но все сказанное не отрицает ее. Она так же реальна, как и сон. Все возникает из непознаваемой основы пустотности. Вещи появляются, но они не существуют в том качестве, которым мы их наделяем. То, на что на мы указываем, находится за пределами слов и языка и не может быть познано концептуальным умом. Мы привыкли мыслить двойственными категориями: реальное – нереальное, бодрствование – сон, хороший – плохой, живой – мертвый. Когда мы сталкиваемся с переживаниями, которые не вписываются в эту двойственность, мы, как правило, отвергаем их. Они заставляют нас нервничать. Мы не можем познать их своей двойственной логикой. Когда обусловленный мир сходится во мнении, что все, познаваемое нами через обычное восприятие, и есть все, что может быть познано, тогда искать истину становится сложнее.
Когда наше понимание качеств ума во время бодрствования и сна становится глубже, нам легче осознать ограничения общепринятой реальности. Благодаря исследованию мы видим: ткань социума сшита общественным договором. Чем больше людей разделяют этот договор, тем более реальным он становится и тем труднее изменить или демонтировать его.
