Жарким летним вечером в Кушинагаре мало что происходит, рестораны закрываются рано. В течение всего дня я пил только воду. Ручка колонки была довольно длинной и находилась далеко от крана. После того как я опускал ее вниз, мне приходилось быстро бежать к самой колонке, чтобы поймать воду. Это был мой личный тренажер. Около семи часов я подошел к ресторану и встал у двери кухни. Рис и дал, который не доели посетители, соскребли в горшок, стоявший на прилавке. Ничего другого не было. Официант сгреб немного остатков в миску для меня. Все остальное скормят собакам. Я ел, стоя у двери, – ничего вкуснее я не пробовал даже в пятизвездочных отелях.
Я вернулся в рощу у внешней стены ступы кремации. Когда вечерний свет угас, я расстелил свою накидку и лег на спину. Мне не до конца верилось в происходящее – моя первая ночь под открытым небом. То, что я потратил последние деньги, не прошло даром. Страховочная веревка, которая могла бы вытянуть меня обратно к безопасности, еде и крову, порвалась. Теперь я находился в свободном плавании. Я не мог позволить себе отвергать что-либо. Ни еду, которую мне дали, ни кровать, которая у меня была. Мое путешествие началось с подготовки. Я начал все заново, когда уехал из Бодхгаи, еще раз заново, когда сел на поезд, и снова заново, когда сел на каменный пол вокзала в Варанаси. Теперь я думал: «Это настоящее начало. Спать под открытым небом, в одиночестве, на земле, выпрашивать еду. Я мог бы умереть здесь, и никто бы не узнал».
Всю жизнь я постоянно находился рядом с другими, но не осознавал ту степень защиты, которую они обеспечивали. Я понимал, что обязанностью некоторых людей было заботиться обо мне. Теперь я видел, как они все вместе образовывали плотный щит вокруг меня. Я также осознал, что не до конца понимал, как работает этот щит, пока не лишился его – больше не будет пальто зимой и зонтика летом.
Несмотря на стремление быть самодостаточным, мои первые дни, особенно в Варанаси, наглядно показали, что я принимал свою жизнь как должное. Впервые я гулял один, один поехал на поезде, заказал еду и ел в одиночестве, смеялся в одиночестве. Я чувствовал себя таким далеким от своих защитников, и казалось, будто с меня содрали кожу – лишили даже самого тонкого покрова.
Отсутствие этого щита раскрывалось постепенно. Тот чрезвычайный дискомфорт, который я испытал на вокзале, дал мне ключ к пониманию. Хотя дневные прогулки в Кушинагаре были очень расслабленными, подспудно я все равно ощущал смущение и уязвимость. Теперь, в мою первую ночь под открытым небом, подводные течения стали походить на прилив. На меня давило одиночество, ощущение того, что я нахожусь очень далеко от зоны безопасности и совершенно незащищен.
Я принимал этот невидимый щит как должное и не мог увидеть его. Это то же, что принимать как должное воздух, и потом внезапно оказаться в комнате без кислорода. О да, я понимаю, это элемент, от которого зависит моя жизнь. Я вступил на странную землю, чужеродную территорию с совершенно другими условиями. Я страстно желал, чтобы она была дружелюбной, но она таковой не была, и я не мог нащупать почву под ногами. Я вспомнил свою кровать в гостинице и тосковал по ней больше, чем по более комфортной кровати в Бодхгае. Лишенный защиты, важность которой я тогда не осознавал, я всматривался в темноту как моряк, ищущий путь домой. Я хотел оставить в прошлом этого плохо приспособленного для жизни человека, эту рыбу, вытащенную из воды, которая не годилась даже для того, чтобы делить общественный парк с дворнягами. Земля не принимала мое тело. Его форма – неправильная, его запах – неприятный. Но тем не менее я отказался от возможности выбора, и вот я здесь.
Это была самая долгая ночь в моей жизни. Комары не давали мне заснуть ни на мгновение. Когда я встал, чтобы облегчиться, собаки, безразличные ко мне днем, злобно зарычали. Но несмотря на сильное чувство потерянности, мой ум продолжал комментировать поразительный успех моего плана, изумляясь тому, что я действительно лежу здесь, на бордовой простыне, на грязной земле, рядом с общественной колонкой для воды. В эту бессонную ночь я метался между смятением и восторгом и был рад первым признакам рассвета.
Глава 22
Работа с болью
Спазмы в желудке начались около четырех часов утра. Они были несильными, а расстройство пищеварения в Индии – совсем не редкость, чтобы вызывать серьезное беспокойство. Кроме того, у меня всегда был чувствительный желудок, так что я решил: спазмы пройдут сами по себе, как обычно. Я пошел к колонке, чтобы умыть лицо и попить воды. Потом вернулся на свое место и начал ту же последовательность практик, которую выполнял каждый день. За несколько часов спазмы стали более болезненными и длились все дольше. Я выполнял очень простую медитацию успокоения ума. Когда боль стала сильнее, я включил ее в свою практику. Боль хороша тем, что настойчиво требует нашего внимания. Направив на нее свой ум, вы можете быть уверены, что он не будет блуждать. Секрет в том, чтобы сохранять осознавание. Большую часть времени, когда боль требует нашего внимания, мы пытаемся избавиться от нее. Она становится неким объектом вне ума, который необходимо извлечь, выкинуть. Вот любопытный парадоксальный факт о боли: когда мы сопротивляемся ей, она не уменьшается. Вместо этого мы добавляем к ней страдание. В теле появляется ощущение боли. В зациклившемся уме возникает отрицательная реакция на боль, что превращает ее во врага. Так возникает страдание. Пытаясь избавиться от нее, мы настраиваем себя против самих себя, превращаясь в зону военных действий – не самые лучшие условия для исцеления. Для многих людей жалость к себе неразрывно связана с болезнью, и голос эго спрашивает: «Почему я?» Но все же этот голос принадлежит не боли в теле, а уму, который отождествляет себя с ней.
Когда я был молодым монахом в трехлетнем ретрите, то учился медитации на боли. Эту практику трудно выполнять, впервые столкнувшись с сильными болезненными ощущениями, и гораздо более правильно осваивать ее до того, как в ней возникнет необходимость. Смысл в том, чтобы работать с болью в то время, пока у нас еще нет проблем со здоровьем. Это важная подготовка к старению и умиранию, ведь шансы познать физические трудности с возрастом увеличиваются.
Медитация на боли относится к так называемым обратным практикам. Обратный значит, что мы намеренно приглашаем то, что нежеланно и неприятно. Если традиционно мы связываем медитацию на дыхании с умиротворенным сельским пейзажем, то в этом случае пытаемся выполнить ее в вагоне общего класса в индийском поезде или на рок-концерте. Если цветущие розы – это приятный объект медитации, тогда мы можем попробовать помедитировать на экскрементах.
В монастыре мы научились паре безвредных способов создания боли: можно вонзить ногти в бедра или ладони либо прикусить нижнюю губу. Нас предупреждали не впадать в крайности, не наносить себе травм и останавливаться, как только мы осознаем неприятное ощущение. Теперь, двадцать лет спустя, я понял, что этот странствующий ретрит был, по сути, обратной медитацией. Я намеренно напросился на неприятности.
Распространенная метафора всего буддийского пути – плыть против течения. Это относится к обратному аспекту всех форм тренировки ума. Исследуя общепринятую реальность, мы противоречим общественным нормам. Посвящать даже один час в день тому, чтобы стать никем, когда мы могли бы в мире становиться кем-то, противоречит поощряемым обществом целям. Желать, чтобы все живые существа обрели счастье и были свободны от страдания, противоречит эгоцентричным занятиям. Если мы более широко посмотрим на термин «обратный», то осознаем, что его значение гораздо глубже, чем просто название для отдельной категории упражнений. Такой подход может стать основополагающим принципом решения повседневных ситуаций. С его помощью можно прорваться сквозь обычную для нашего поведения зацикленность и избавиться от автоматических привычек.
