Если попытки избежать смерти – это общественная норма, тогда размышление о смерти – нечто противоположное. Это не значит, что мы отрицаем грусть смерти. Мы умрем, и люди, которых мы любим, умрут, и это – печаль нашей жизни. Но можно избежать страха и смятения, сопутствующих этому факту. Смело встречая страх будущего, мы преобразуем настоящее.
Я начал медитировать на боли, направляя ум на ощущения спазмов в желудке. И потом просто позволил ему покоиться там. Просто осознавай ощущение боли. Не принимай, не отвергай. Просто чувствуй. Исследуй ощущение. Не попадайся в ловушку истории о спазмах, просто чувствуй их. Через пару минут я приступил к исследованию. Каким качеством обладает это чувство? Где оно пребывает? Я направлял ум с поверхности живота в желудок, в саму боль. Потом спросил: «Кто испытывает эту боль?»
Одна из моих досточтимых ролей?
Они – только концепции.
Боль – это концепция.
Спазм – это концепция.
Пребывай в осознавании за пределами концепций.
Пусть «я-за-пределами-я» вместит в себя концепции и отсутствие концепций, боль и отсутствие боли.
Боль – это просто облако, проплывающее сквозь ум осознавания.
Спазмы, желудок, боль – все это явные формы осознавания.
Удерживай осознавание и стань больше, чем боль.
В осознавании, подобном небу, нет места для концепций.
Позволь им прийти. Позволь им уйти.
Кто испытывает эту боль?
Если ты сливаешься со своей болью, тогда нет никого, кому больно.
Есть просто концентрированное ощущение, которое мы обозначаем как боль.
Нет никого, кто бы испытывал ее.
Что происходит, когда никто не испытывает ее?
Просто боль. На самом деле, даже не так, ведь боль – это просто ярлык.
Почувствуй ощущение. За пределами концепций, но все же присутствующее. Ничего больше.
Переживай его. Позволь ему быть.
Потом я вернулся к простому пребыванию ума в открытом осознавании.
ПЫТАЯСЬ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ БОЛИ, МЫ НАСТРАИВАЕМ СЕБЯ ПРОТИВ САМИХ СЕБЯ, ПРЕВРАЩАЯСЬ В ЗОНУ
ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ – НЕ САМЫЕ ЛУЧШИЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ ИСЦЕЛЕНИЯ
Тренируем ли мы ум, используя дыхание, боль или выполняя упражнения на развитие сострадания, каждая практика связана с пробуждением и осознанием универсальной реальности, превосходящей содержание нашего отдельного ума. Словно кристалл или зеркало, осознавание обладает внутренней способностью отражать, даже если не существует объекта для отражения. Это чистое осознавание – способность знать, не зависящая от объектов или отражения. Освобождая концептуальный ум посредством интенсивной медитации или другим образом, мы можем получить доступ к чистому осознаванию, не воспринимая его отражения – это просто знание само по себе.
Одна из причин, почему разработано так много различных практик медитации, заключается в том, что длительная увлеченность одной гранью отражения может лишить происходящее новизны. Медитативный ум можно взбодрить, перенеся внимание на другую грань. Иногда, медитируя на боли или трудных эмоциях, мы не справляемся. Тогда лучше всего сделать перерыв, выпить чашку чая, пойти прогуляться или попробовать другой подход. Очень важно не сдаваться, не оставлять попыток. Но мы можем переместить внимание на другой объект – например, со звука на форму или на дыхание. Сейчас я ощущал ценность практики осознавания. Более чем когда-либо она была моим надежным попутчиком.
Обычная боль – та, от которой мы хотим избавиться, – статичная, устойчивая. Она возникает из ума, застрявшего в негативном отношении к ней. Состояние осознавания может вмещать боль, не занимая никакую сторону и не создавая истории. Тогда боли проще ослабнуть или вовсе исчезнуть. Мы не можем изменить саму боль; но можем изменить свое отношение к ней, и это уменьшит страдание.
Годом ранее один друг навестил меня в Бодхгае. Я был удивлен, увидев его на костылях. «Что с тобой случилось?» – спросил я. Он переживал сложный развод, и я уже знал, что жена вышвырнула его из дома. Мой друг объяснил, что пытался вернуться в дом и для этого полез по дереву к открытому окну на втором этаже. Но сорвался, упал и сломал ногу. Потом он рассмеялся. «Эта боль, – сказал он мне, – удивительная. Я люблю ее. Она забирает все страдание из моей головы и помещает его в одну маленькую область. Я знаю, где она находится и как с ней обращаться. И я снова могу ясно мыслить».
К полудню у меня начались приступы диареи. Я продолжал говорить себе: «Это Индия» – еще один способ сказать: «Это нормально». К вечеру я опорожнил кишечник и весь день пил только воду. У меня не было аппетита, но я решил, что чечевица может придать мне сил и что, возможно, еда немного успокоит мой желудок. Я собрал свои пожитки и медленно пошел в тот же ресторан, в котором мне дали еду прошлым вечером. Я подошел к двери кухни и молча стоял там, ожидая, что меня заметят.
«Привет, бабаджи!»
Мне снова дали миску риса и дала из горшка с объедками.
Подошел управляющий. Он пристально посмотрел на меня и затем спросил: «Бабаджи, ты в порядке?»
«Все отлично», – сказал я ему, хотя он ясно видел, что это не так. Как оказалось, это был мой последний визит в этот ресторан.
Прогулка оттуда до ступы кремации лишила меня сил. У меня кружилась голова, дыхание стало поверхностным. Смеркалось, когда я вернулся на свое место рядом с храмом и сел, прислонившись к стене. Ночью меня стало тошнить. Из-за приступов диареи и рвотных позывов я едва ли спал более двух минут подряд. Несмотря на то что к утру мое состояние не изменилось, рассвет приободрил меня.
Глава 23
Четыре потока естественного страдания
На третий день своего приключения под открытым небом я кружил между кустами, колонкой и моим маленьким лагерем. Палящий зной отпугивал посетителей, и я был благодарен за уединение. Я сохранял оптимизм и все еще мог удерживать позу для формальной медитации. К полудню мне пришлось признать, что я теряю силы. Когда я вставал, ноги дрожали, и, чтобы поднять хотя бы одну из них, мне приходилось прикладывать все больше усилий. Я начал беспокоиться. Я проходил мимо маленькой больницы в городке, но у меня не было денег. Садху, которые просят бесплатного лекарства, обычно отсылают прочь. Я узнал это от тех из них, кто приходили в лечебницы в буддийских монастырях, где они могли получить лечение. Промелькнула мысль о возвращении в Бодхгаю, но меня не так легко испугать. Каждый раз, вставая, я приходил к выводу, что мне некуда идти. И я просто сидел, прислонившись спиной к стене.
И хотя я по-прежнему не воспринимал свое недомогание слишком серьезно, я не мог не думать об ослепитетельной ступе кремации по другую сторону стены. Я подумал: «По крайней мере, нет лучшего места для смерти, чем здесь, где умер Будда. Какое фантастическое совпадение. Если спазмы усилятся, я могу умереть от боли, но буду при этом чувствовать благословение этого места».
