Когда жара стала спадать, ко мне вернулась некоторая ясность ума. Я хотел продолжить практику подношения, работая с мотивацией и преданностью. Если я вот-вот умру, то каково мое устремление? Физическая смерть дарит лучшую возможность для просветления; а просветление дает лучшую возможность для помощи другим. Вот почему мой отец говорил: «Для йогина болезнь – это удовольствие, а смерть – хорошая новость».
Он снова и снова повторял то, что было известно мастерам медитации на протяжении веков: что органический распад умирающего тела дарит непревзойденную возможность для распознавания подлинного ума. Когда дом ума из плоти и крови распадается, то же происходит и с вымышленными слоями ума. Ум, обусловленный ошибочным восприятием и сформированный привычными склонностями, исчезает. Заблуждение, которое затемняло нашу изначальную, неотъемлемую ясность, больше не может поддерживать свое существование. Когда оно растворяется, начинает сиять мудрость – так же, как она сияет в процессе медитации.
Принимая обязательство жить осознанно, мы начинаем прикладывать усилия и усердие, чтобы уменьшить заблуждение. В конце нашей жизни это же заблуждение растворяется без усилий. Так же, как в теле прекращаются естественные процессы, движения ума тоже стихают. Речь идет о чувственном восприятии, но также и о тонких убеждениях и концепциях, которые формируют наш опыт и определяют идентичность. Когда все эти циклы тела и ума перестают функционировать, все, что остается, – просто само осознавание, необусловленное открытое пространство чистого знания, но теперь у него нет никакого объекта. Вот почему момент смерти считается таким особым, ведь он дарит нам бесценную возможность. В самой важной точке соединения между жизнью и смертью, когда тело балансирует на краю существования, благодаря отсутствию заблуждения становится возможным переживание сияющей пустотности. Это то же качество ума, которое мы раскрываем, распознавая разрыв в обусловленном уме – когда облака заблуждения расходятся и появляется возможность переживания неконцептуального осознавания. Только теперь, в момент умирания, это чистое осознавание возникает само по себе, и прошлые привычки ума больше не могут вмешаться и затемнить его.
Это происходит естественным образом с каждым. Это неизбежно, как и сама смерть. Я знаю это. Но без тренировки мы не можем распознать ясный свет сияющей пустотности. Она здесь, всегда здесь. Я знал ее. Она и сейчас со мной, спрятанная в возбуждении, присутствующая в этой боли. Как и мой брат-монах, я тоже тренировался. Он сказал, что был готов. Готов ли я?
Если срок жизни нашего тела закончится, пока наш ум покоится в распознавании пустотности, то мы освободимся навсегда. Нам больше нечему учиться. В сияющей пустотности, бессмертном мире, распознавание и принятие – это одно. Мы не можем достигнуть нерожденной бессмертной реальности, пока не примем смерть. Тексты по бардо описывают это как встречу матери и ребенка: элемент воздуха внутри нашего тела растворяется в пространстве, пространство растворяется в себе, во всеобъемлющем осознавании. Пространство нашего ума подобно содержимому пустой чашки. Оно существует внутри нее, но не принадлежит ей. Когда чашка разбивается, пространство, содержавшееся в ней, сливается с пространством, у которого нет границ. В текстах по бардо это «пространство-в-чашке» называется ясным светом ребенка, а безграничное пространство – ясным светом матери. В момент умирания, когда от концептуального ума не остается и тени, ясный свет ребенка устремляется к своей матери, словно возвращается домой, и ничто не может помешать этой встрече. Если нам удастся поддерживать распознавание этой всеохватности во время умирания, тогда сансарический ум, свойственный нам сейчас, уже никогда не будет подвержен заблуждению при последующих проявлениях.
И форма никогда больше не будет восприниматься зациклившимся, заблуждающимся умом.
МЫ СТАНОВИМСЯ ПРОСВЕТЛЕННЫМИ, И КАКУЮ БЫ ФОРМУ НИ ПРИНЯЛ ЭТОТ ОСВОБОЖДЕННЫЙ УМ, ОН БУДЕТ НАВСЕГДА СВОБОДЕН ОТ ЗАБЛУЖДЕНИЯ И КАРМИЧЕСКИХ СКЛОННОСТЕЙ
Мы становимся просветленными, и какую бы форму ни принял этот освобожденный ум, он будет навсегда свободен от заблуждения и кармических склонностей и никогда не войдет заново в колесо сансары вопреки своей воле. Вот для чего я тренировался. Вот чего достигли мой отец, мои учителя и мастера линии. Я уверен в этом. Но они также говорили нам, что большинство из нас упустят эту возможность. В то мгновение, когда нам выпадает этот единственный в жизни шанс, чистый ум обычно не распознает себя. Или мы не можем удерживать это распознавание. Большинство из нас впадет в беспамятство, как это происходит, когда мы засыпаем. Что имел в виду мой брат-монах, когда сказал, что он готов: что он сможет распознать ясный свет матери? Возможно, он имел в виду бардо становления, в котором, как нас учили, мы проведем большую часть времени между этой жизнью и следующей. Жаль, я не спросил его.
Если мы не распознаем ясный свет в завершении процесса физической смерти и теряем сознание, тогда западные медики констатируют смерть. Это отлично от нашего взгляда. Тибетцы определяют это как бессознательное состояние, которое длится в среднем от пятнадцати минут до трех с половиной дней, иногда гораздо дольше. Мы не считаем человека мертвым, пока этот период не завершится. Есть разнообразные физические знаки, указывающие на конец жизни в рамках этого тела. Потом, после завершения процесса умирания, как и после того как мы заснули, мы снова пробуждаемся и продолжаем путешествие через подобную сновидению реальность, которая называется бардо дхарматы. Это еще одно состояние, которое большинство из нас быстро и, скорее всего, не распознав проскочат.
Мы вступаем в бардо дхарматы, потому что не умерли полностью в бардо умирания. Наши тела ушли. Все обусловленные явления, которые кажутся существующими, исчезают. Такова их природа и природа нашего тела. Но сознание, осознавание, сияющая пустотность, ясность – эти качества реальности не были рождены, и потому не умирают. Объединиться с ними значит вступить в бессмертие.
Когда умирает тело, остается только то, что никогда не рождалось.
Дом цепляющегося ума исчезает. Наш относительный ум всегда был не более устойчив, чем радуга. Мы не можем указать ее происхождение, даже если знаем причины и условия, благодаря которым она появляется. Мы с легкостью принимаем то, что эти полупрозрачные арки магическим образом отражают непостоянство, зыбкость и взаимозависимость. А что происходит, когда мы направляем внимание на собственный ум? Можем ли мы определить происхождение мысли? Когда она начинается, куда идет, когда заканчивается, как одна мысль растворяется и возникает другая? Можем ли мы определить причины и условия для каждой из них? Отличаются ли наши мысли по своим качествам от радуги? Если мышление, концептуальный ум обладает теми же сущностными качествами, что и радуга, тогда что остается, когда мысль растворяется? Что остается, когда наши тела растворяются? Смогу ли я сохранять сознание достаточно долго, чтобы выяснить это?
Когда я прямо задал себе этот вопрос, я не решился ответить на него. В то же самое время мое тело продолжало слабеть, и я уже с трудом выполнял практику. Размышляя о своей мотивации, я сначала определил себя как сознающее, функционирующее, чувствующее существо, все еще способное направлять свои устремления на то, чтобы помогать всем другим достигать освобождения, и посвящать свои действия – в том числе и умирание – их благополучию. Сейчас смерть рисовалась и как лучшая возможность для всеобъемлющего переживания пробужденности, и как последняя возможность. Моя мотивация включала очищение ума от любых прошлых беспокойств, всего, что могло бросить тень на чистое восприятие сияющей пустотности. Нет проку, если мы просто говорим: «Все сущностно пустотно, все сущностно чисто». Хотя это абсолютная правда, для того чтобы познать эту абсолютную истину изнутри, мы должны работать с теми шипами, которые невозможно вытащить при помощи интеллектуальных рассуждений или философии Дхармы. Чтобы быть эффективной, работа с тонкими узлами вины и сожаления должна быть воплощенным опытом. Более того, эти узлы препятствуют полному выражению нашего сострадания. На тонком уровне из-за них мы зацикливаемся на себе, и они не позволяют нам отдать все, что у нас есть, ради благополучия других.
