«Я» больше не было связано с ощущением отдельного тела или ума. Не существовало разделения между мной, моим умом, моей кожей, моим телом и всем остальным миром. Никакие явления не существовали отдельно от меня. Переживания происходили, но не с отдельным «я». Восприятия случались, но без отсылки к кому-либо. Никаких отсылок. Никаких воспоминаний. Восприятие, но не воспринимающий. То «я», которым я был в последнее время – больной, здоровый, бродяга, буддист, – исчезло как облако, проплывающее по залитому солнцем небу. Казалось, верхушка моей головы отделилась: мой слух и мое зрение стали просто слухом и зрением. Это состояние невозможно описать, слова в лучшем случае указывают за пределы концептуального ума, на то, что он не может познать.
Должно быть, это случилось около двух часов ночи. До того момента у меня сохранялось двойственное понимание того, что происходит. Но в следующие пять или шесть часов переживания концептуального ума не было.
Как капля воды, помещенная в океан, становится неявной, безграничной, нераспознаваемой и все же существует, так и мой ум слился с пространством. Больше не было меня, который видел деревья, поскольку я стал деревьями. Мы с ними были одним. Деревья не были объектом осознавания, они являли осознавание. Звезды не были объектом восхищения, но самим восхищением. Не было отдельного «я», которое любило бы этот мир. Мир был любовью. Моим совершенным домом. Обширным и сокровенным. Каждая частица в нем была исполнена любви, движения, течения, ничем не ограничена. Я был живой частицей, никакого интерпретирующего ума, ясность за пределами представлений. Вибрирующее, энергичное, все видящее. Мое осознавание не было ни на что направлено, но все возникало – как пустое зеркало воспринимает и отражает все вокруг себя. Цветок появляется в пустом зеркале ума, и ум принимает его присутствие, не приглашая и не отвергая.
Казалось, я способен видеть бесконечно далеко, видеть сквозь деревья, быть деревьями. Я даже не могу сказать, что продолжал дышать. Или что мое сердце продолжало биться. Не было ничего отдельного, никакого двойственного восприятия. Не было тела, не было ума, только сознание. Чашка, в которой было пустотное пространство, раскололась, ваза разбилась, устраняя внутри и снаружи. Благодаря медитации я знал ясный свет ребенка, но никогда не знал такой интенсивной встречи ясного света ребенка и ясного света матери – пустотность, пронизывающая пустотность, блаженство любви и спокойствия.
О том, что случилось после, рассказать сложнее всего. Я не принимал решения вернуться. Но все же вернулся. Это не произошло против моей воли, хотя я не могу сказать, кто управлял переменой. Пребывание в осознавании допускало это, но не делало так, чтобы это произошло. Это было не проявление волевого решения, но словно спонтанный ответ на глубокие связи в этой жизни. Их энергетическая сила еще не подошла к завершению, и это значило, что время моей смерти пока не пришло.
С осознанием, которое невозможно вербализовать, я распознал, что моя миссия как учителя еще не завершена и что я хочу продолжить работу своей жизни. Когда это устремление стало сильнее, бесконечное пространство осознавания постепенно уменьшилось, чтобы утвердиться в более ограниченной форме, и это в свою очередь облегчило воссоединение с телом.
Первое, что я почувствовал, это ощущение силы тяжести, приземления, падения обратно на землю. Потом я ощутил свое тело, то, что мне надо восстановить дыхание, словно мне не хватало воздуха. Я почувствовал покалывание, словно через мои конечности проходил электрический ток, вызывая приятную щекотку. Я все еще не мог видеть, но чувствовал, как в груди бьется сердце. Попробовал пошевелить рукой, но не смог. Все перед моими закрытыми глазами казалось расплывчатым, отдаленным и нечетким. Когда мои чувства снова заработали, зрение стало более отчетливым, хотя глаза все еще были закрыты. Вскоре оно стало поразительно четким. Воздух был свежим, и в этот утренний час мне все еще казалось, что я могу видеть на километры вперед. Мир выглядел безграничным, хотя зрительное сознание еще не вернулось.
В течение часа я смог пошевелить пальцами. Я касался ими один другого, расставлял, сжимал в кулак. Медленно, без усилий, они снова обрели некоторую податливость. Я экспериментировал, поднимая кисть на несколько сантиметров от бедра, а потом позволяя ей упасть. Я открыл глаза. Появились расплывчатые формы, сопровождаемые низким гудением, похожим на звук, который слышит ухо, если приложить к нему раковину.
Медленно я начинал осознавать пространство вокруг себя. Роща. Накидка подо мной. Стена за мной. Я слышал птиц. Видел собак. Чувствовал себя сильным. Освеженным. Легким. Я не помнил, чтобы меня тошнило этой ночью. Губы запеклись. Рот пересох, и я испытывал жажду. Солнце встало. Когда я оглянулся, все было таким же, и все же бесконечно другим. Деревья были по-прежнему зеленые, но сияющие, чистые, свежие. Горячий воздух казался сладким, ветерок ласкал мою кожу. Я встал, чтобы добыть воды из колонки… и… это мое последнее воспоминание о нахождении у ступы кремации.
Глава 29
В бардо становления
Большая прямоугольная комната. Судя по свету, сейчас позднее утро. Длинные ряды металлических кроватей, на которых лежат полуобнаженные фигуры, их руки и ноги раскинуты, они издают слабые, тихие стоны. Мужчина пытается дотянуться до пластикового стаканчика, но ему не хватает сил, и рука падает рядом с телом. Я узнаю это проявление силы тяжести. Я на кладбище для не-совсем-мертвых.
Я закрыл глаза и мысленно вернулся к ступе кремации. Я тоже не мог поднять руку. Во рту пересохло, но мне не хватало сил поднести бутылку с водой к губам. Сначала земля, потом вода… растворение тепла… потом воздуха… Когда пространство растворилось в самом себе, чашка разбилась. Тогда…
Если я полностью распознал сияющую пустотность, тогда меня бы здесь не было. Но где я? Я уже вышел из бардо умирания? Если окончательное растворение моего тела завершилось, пока мой ум покоился во встрече матери и ребенка, тогда я должен был стать буддой, выйти за пределы колеса жизни и никогда против своей воли не возвращаться в любую распознаваемую форму. Какое несчастье, что я не умер! Но… возможно, я в бардо дхарматы, между смертью и становлением. Я много раз распознавал свои сны в бардо этой жизни, так что точно смогу пробудиться в этом сне и достичь просветления. Но я не переживал встречу энергий отца и матери.
Во время зачатия энергии отца и матери соединяются и потом разделяются; в момент умирания они снова соединяются в сердечном центре. Это случается до встречи ясного света матери и ребенка, которая происходит в самом конце бардо умирания. Этого не было. Я не знал, где нахожусь. Слияние с телом просветления уничтожило бы все кармические семена, и мне не пришлось бы переходить на следующую стадию. Сияние такое интенсивное. Как досадно, ведь я так близко подошел к тому, чтобы навсегда остаться в ясности своей собственной природы будды. Такие благоприятные обстоятельства могут мне больше и не представиться. До самой своей физической смерти я буду стремиться к этой возможности. Буду молиться о ней. Но я не могу знать наверняка, произойдет ли это. Теперь же я должен продолжать лишь с простым отражением просветления.
